— Именем Короля и святой церкви... — выдохнул он и остановился перевести дыхание. Он простёр к ней руку. — Именем короля...
Девушка обернула к ним лицо. По щекам стеклились тонкие дорожки слез.
— Можете делать что хотите, — тихо сказала она и отвернулась обратно, — мне всё равно. Я ничего вам не скажу.
— А ну, вяжи её! — распорядился Киппер, икнул и выругался.
Михель и Мануэль приблизились к девушке, ухватили под локти, рывком подняли на ноги, свели ей руки за спиной и стянули запястья ремнём. Та не сопротивлялась. Молчала. И когда её подтолкнули обратно в сторону дома, тоже не издала ни звука.
— Чертовщина какая-то, — Мануэль огляделся вокруг. — Где второй?
— Посмотрите внимательней, может, они разделились, — предположил брат Себастьян.
— Не похоже, святой отец, не похоже... Следы обрываются здесь, но до этой полянки они добежали вдвоём. Здесь парень упал, видите? — вон вмятина. Потом она его тащила... девка, то есть тащила. Досюда донесла, а дальше — как отрезало.
— Не может быть! Снег совершенно свежий, должны были остаться хоть какие-то отпечатки. Он не мог уйти обратно по своим следам?
— Не знаю. Может быть. Не по деревьям же он ускакал! Пойду проверю.
Мануэль отсутствовал около пяти минут, потом вернулся и покачал головой.
— Нет, ничего такого нет. Одно из двух: или мы его где-то раньше упустили, или...
Он перевёл взгляд на девушку и умолк.
— Возвращаемся, — наконец нарушил тишину брат Себастьян. — Впустую бегать по лесу — только спину под нож подставлять. Иди, дочь моя, — мягко сказал он, подталкивая девушку ладонью в спину. — Иди и думай о своей душе.
Дождь перестал. Туман и дымка тоже помаленьку рассасывались. Все шли назад, надеясь встретить Анхеля или других двоих, но никого не встретили. Вдобавок у хижины их ждал ещё один сюрприз. Нет, ничего особенного не произошло, всё оставалось на своих местах, даже Смитте стоял, где его оставили, разве что — опустился на колени. И только тело рыжего колдуна исчезло. Ни следов вокруг крыльца, ни капель крови, только алое пятно там, где его настигла пуля. Испанцев возле дома не было.
— Алехандро! — окликнул их Мануэль. — Анхель! Con mil diablos, куда они все подавались? Санчо, где ты, антонов огонь тебе в зад?! Родригес! Анхель!
Попытки что-то выяснить у Смитте ни к чему не привели.
— О да! Да, да! — кричал он, то смеясь, то плача. — Так оно! Miserere, miserere me! У ручья, на другом берегу, ты увидишь две вмятины в мягкой земле. То был он. Шорох! Он — вверх, я шагнул и упал... Скелеты и кости! Это след! След, след, след...
У Михелькина от этого тягучего дурацкого киликанья мурашки побежали по спине. Он оглянулся на своих спутников, стремясь в них обрести какую-то поддержку, натолкнулся на пустой и страшный взгляд карих девичьих глаз и испуганно потупился.
Дублёная рожа Киппера перекосилась, он шагнул вперёд и залепил недоумку пощёчину.
— Хватит! — рявкнул он ему в лицо, для чего ему пришлось привстать на носки. — Где травник? Где эта сволочь?
— Травник, травник, да, да, да! — торопливо задышал тот. — Осанна! Осанна! Он явился, явился он...
— Кто явился?!
— Зверь! Зверь из бездны, зверь четверолапый, многострашный и могучий; чудо обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй... Н-насекомое, минога и ехидна. Он пыхал паром и огнём, и рыкал так: «Рык! Рык!», а тело его было подобно извивам реки. О страх, о ужас, о смиренье! увы, увы мне! Если бы я только мог взглянуть ему в глаза... Но я не мог: там бездна, бездна холода и страха, лёд, опал, гагат и турмалин... Uam profundus est imus abyssus
[86]
? Ха-ха-ха! — тут он перевёл свой взгляд на Мануэля. — Как же можешь ты убить, солдат, как можешь ты убить, когда ты сам не знаешь своей смерти, только — жизнь? Что жизнь? Слетевшая с вершин вода... Дай, дай мне каплю твоих слез, они стоят так дорого: ты видел хоть одну? Не для тебя неописуемый восторг! Ах! Ах!..
Всех на поляне при этих словах пробрал озноб. Все перекрестились.
— Смотри-ка: чокнутый, а чешет, как по святому Хуану, — сказал Мануэль. — Как вы думаете, святой отец, что ему привиделось?
— Боюсь, мы этого никогда не узнаем, — с горечью сказал брат Себастьян. — Мы просто ничего от него не добьёмся, вы же видите: он одержим. Хотя, признаться, выглядит это как-то странно. Он говорит in aenigmate
[87]
, но в его безумии как будто есть какая-то система... Мы допросим его позже. Киппер, Мануэль. Осмотрите здесь всё. И — будьте осторожны. Помните — cavendo tutus, — «остерегаясь убережёшься». Действуйте.
И напоследок подбодрил их на родном испанском:
— Dios los de a Va buenas
[88]
.
Родригес с Санчесом обнаружились в доме, где они сидели за столом и мирно ели кашу, сталкиваясь ложками в большом горшке. На имена не откликались и, вообще, не замечали ничего вокруг. Вошедшие просто опешили от этакой картины. Себастьян сотворил молитву, Мануэль и Киппер, ругаясь, долго били их обоих по щекам, а те только улыбались, лупали глазами, и с набитыми ртами мычали: «Caougugno... Caougugno...»
[89]
, а когда пришли в себя, так ничего толком и не смогли рассказать.
Алебарды их валялись в углу, камин погас, только от углей по дому струился горьковатый дымок. Полки, некогда уставленные алхимическими бутылками, рухнули, посуда вся валялась на полу, стекло поразбивалось вдребезги; не уцелело ничего. На каминной полке россыпью лежал различный хлам, странная коллекция предметов, похожих не то на детские игрушки, не то — на языческие фетиши.
За домом, у задней двери в сугробе лежал Анхель, мёртвый и уже остывший. А грудь его...
Грудь его была разворочена пулей.
— Проклятие, — Родригес опустился перед ним на колени. — Как же ты так?.. Как же ты, hombre... Ну, как же ты так?!
— Не бяжется здесь чего-то, — мрачно заявил Хосе-Фернандес. — Ведь не стреляли же б него из пули-то, так, одна бидимость, а глянь-ка — помер... Не иначе, и бпрямь колдобанье.
Как всегда в минуты острого душевного волненья каталонец путал «б» и «в». Смеяться над этим никто не решился. Мануэль угрюмо молчал. Молчала и пленённая девица.
Санчес между делом основательно пошарился по сундукам, под нарами, стащил с полки большущий железный фонарь, потряс его — проверить, есть ли там масло, удовлетворённо кивнул и вознамерился забрать с собой.
— Санчес, — необычно холодно сказал Родригес.
— А?
