— На богомолье? Странно, — усмехнулся тот, которого назвали Гансом. — На богомолье ходят сотнями, в сезон, когда тепло, а не сейчас, в дожди и слякоть... Ты чего, отстала, что ли от своих?
— Я... Нет, я просто так. Одна.
— Без подруг?
— Ну, да. Чтоб быть поближе к богу.
Три приятеля переглянулись.
— Ну, а что, — сказал один, задумчиво скребя в затылке, — зачем ей кто-то ещё?
— В самом деле, зачем. Она ж не драться до святого Мартина идёт.
— Куда?!
— Ну к этому... отшельнику Иосгу, где морды бьют со свечками, чтоб это... Это самое...
Все трое почему-то рассмеялись, громко, но не злобно. Ялка напряглась, но потом опять оттаяла, убедившись, что смеются не над ней. Зачем-то заказали ещё вина, хотели вновь налить и ей, но она отказалась. Настаивать не стали, но зато опять спросили о чём-то. Вообще все четверо держались с ней на удивленье вежливо, что настораживало. Ялка отвечала невпопад, кивала или же качала головой, надеясь, что спрашивать им скоро надоест. Но четверо приятелей не отступали, им и впрямь сегодня было скучно. Герхард рассказал какую-то смешную историю, и все долго смеялись, даже Ялка прыснула и снова разразилась громовым «ап-чхи», что вызвало ещё одну лавину смеха. Приволокли поднос со снедью, Ялка вынула монетку, порываясь расплатиться, но четвёрка загалдела, возмущаясь, и полезла в кошельки. Герхард предложил выпить за неё, а Михелькин так и вовсе заявил, что паломницы, а тем паче — такие красавицы заходят к ним не слишком часто, и они будут рады её угостить. Ялка вспыхнула и снова расчихалась, что все четверо безоговорочно восприняли как одобрение. И немедленно выпили.
— Послушайте, — тут Ялка всё-таки решилась, — не встречался ли вам в здешних местах один человек?
— Какой человек? — Михелькин уже основательно раскраснелся и отвечал как будто по инерции, а думал о совсем другом.
Совсем о другом...
— Такой рыжий, — уточнила девушка. — Ему лет тридцать, называет себя Лис.
— Нет, не встречался. Да ты ешь, ешь, закусывай. А зачем он тебе?
— Да так. Он знахарь.
— А, — встрял тут же ехидина Мартин, — нос лечить?
Все прыснули, и даже Ялка.
Хлеб и ветчина были так себе, а вот сыр оказался весьма неплох. Тушёные же овощи нового урожая было трудно чем-нибудь испортить. К солёной рыбе Ялка не притронулась, а кофе был дрянным и желудёвым, что нисколько девушку не удивило — в округе росло громадное количество дубов, и уж желудей-то хватало всем. Когда вновь добрались до вина, Мартин порылся в кармане и извлёк на свет дешёвую губную гармошку с обгрызенным фасадом («Зубная гармошка», — съехиднничал он, вызвав хохот у всех пятерых) и изъявил желание чего-нибудь сыграть. Играл он так себе, не слишком умело, но с большим воодушевлением; под вино его песни вполне «покатили».
Несмотря на грог и тёплую компанию, девушке всё меньше нравилось сидеть здесь в обществе четверых подвыпивших парней. Пусть они не выглядели страшными и даже рук не распускали, но всё же Ялка чувствовала, что что-то здесь не так.
Пусть даже дело было только в их расспросах и бутылках на столе. Именно поэтому она предпочитала останавливаться ночевать на постоялых дворах, хозяева которых ко всему привычны и никогда не станут спрашивать, откуда и куда идёшь. Не то, что в деревнях, где все друг друга знают, и любой остановившийся на постой путник вызывает настороженное любопытство.
Ялка понимала, что останься она здесь, дальнейших расспросов ей не избежать. До темноты было ещё часа четыре, можно было попытаться отыскать поблизости какой-нибудь постоялый двор, дойти до соседней деревни или на худой конец опять заночевать в лесу. Но ей ужасно не хотелось уходить, она устала, ей было тепло и в голове слегка шумело после грога. Но оставаться здесь ей тоже не хотелось. Потому, когда хозяин подошёл к ней, чтоб спросить, как будет та платить за комнату, она сказала: «Комнаты не надо».
-Что?
— Не надо комнаты, — спокойно повторила та и встала. — Я передумала. Пойду. Спасибо.
— Но скоро же стемнеет, — попытался удержать её Михель, который от её слов слегка опешил. — Куда же ты?
— Я... Здесь дядя мой живёт, неподалёку. Всё равно надо зайти проведать. Лучше я пойду. Спасибо за грог. А это, — она положила на стол два новеньких патара, — за еду.
— Но...
— Я пойду, — настойчиво сказала та и торопливо вышла вон. Дверь за ней закрылась. Герхард сплюнул на пол между ног и потянул к себе кувшин с остатками вина. Мартин со вздохом встал, прошёлся до стола в углу, принёс доску и принялся расставлять на ней обшарпанные шашки.
— Гляди, — сказал вдруг Герхард, нарушая тишину, — забыла свой платок. Куда ж она теперь чихать-то будет?
Михелькин помедлил, скомкал тряпочку в кулак и встал из-за стола.
— Я догоню, — сказал он, оглядев по очереди всех троих.
Отговаривать его никто не стал.
Уйти, конечно, Ялка не ушла — всё медлила неподалёку от корчмы, решая про себя, куда теперь податься. Кривая вывеска с серпом и молотом скрипела на ветру. Похолодало, а быть может, это только ей казалось после тёплого трактира. Она подумала ещё немного и двинулась вперёд, стараясь не ступать разбитым башмаком в простуженные лужи. Дождь вновь посыпал мелкой моросящей пеленой, как будто через сито, высоко на небе проступил размытый диск луны, какой-то непривычно белый, словно сметана.
Сзади хлопнула дверь.
— Эй, погоди!
Девушка обернулась. Михель в несколько шагов нагнал её и протянул платок.
— Вот. Ты забыла там.
Ялка лишь кивнула и плотнее запахнула шаль. Взяла платок.
— Ты самом деле хочешь уйти? — спросил Михель.
— Да. Эти комнаты мне не по карману.
— Про дядьку тоже наврала?
— С чего ты взял?
— Так... — он пожал плечами. — Что-то верится с трудом.
— Не верится — не верь.
Они умолкли. Сыпал дождь. Глядеть на Михеля ей не хотелось, от этого вдруг почему-то начинало сбоить сердце. А может, это просто грог туманил голову. «Не надо было столько пить, — рассеянно подумала она. — Что я здесь делаю?».
— Пошли ко мне, — сказал вдруг Михель. — У нас тепло и место есть.
— Какое место? — та не поняла.
— Ну, место же. Кровать. Уляжешься с моей сестрой.
— Ещё чего! А вдруг она не согласится?
— Ха! Ей тринадцать лет, пускай только попробует вякнуть. Ну что, пошли?
Идти к нему ей не хотелось.
Оставаться под дождём — тем паче.
Ялка молча двинулась вперёд, к окраине села. Некоторое время они шли рядом.
— У тебя красивые глаза, — сказал он вдруг.
