Он ещё с минуту так сидел и размышлял о чём-то, глядя то на раненого, то на дверь, а то — куда-то в угол, где ночная темнота казалась почему-то ещё более тёмной и холодной, чем была на самом деле, после чего встал, подобрал свой брошенный мешок, и тут заметил рядом с ним какую-то замызганную тряпку. Нагнулся, поднял, развернул, стряхнул с неё приставшие соломинки. Поднёс к лицу. Нахмурился. Тряпка оказалась чьей-то разодранной, в кровавых пятнах нижней юбкой.
— Так, — проговорил он, бросил взгляд на перевязку, скомкал рваное полотнище и запихнул его в мешок. Привычно вскинул сумку на плечо и посмотрел на парня сверху вниз.
— Бред какой-то, — сказал он сам себе. Перекусил и выплюнул травинку, опять нахмурился, потёр ладонью лоб. — Неужели же и вправду — опоздал? Однако... Хм! Всегда бы так опаздывать...
На сей раз, это было сказано как будто бы с усмешкой и при этом — с ноткой одобрения. А в следующий миг человек вышел и растворился в темноте. «Так, так, — после недолгой паузы послышалось снаружи. — Ага... А это что?».
Шаги два раза шлёпнули по грязи, а затем исчезли, словно их и вовсе не было.
Свиньи за перегородкой сидели тише воды, ниже травы.
* * *
Проклятая кладовка оказалась ветхой и дырявой. Сверху не капало, но в щели сквозило с улицы изрядно. За эту ночь Фриц основательно замёрз и для тепла навалил на себя всё тряпьё, которое нашёл в кладовке — сеть, старую кошму, какой-то коврик, а со стороны стены поставил мешки с луком. Мешки были тяжеленные, и Фриц едва не надорвался, их ворочая. Под вечер его вывели в нужник, потом обратно заперли, швырнув ему из милосердия горбушку хлеба и налив воды. Кружку Фридрих выхлебал в каких-то три глотка, но больше наливать ему не стали, опасаясь, видимо, что парень не продержится всю ночь. И всё же отношение к нему со стороны хозяев заметно изменилось к лучшему. По-видимому, слова травника подействовали в защиту мальчишки. Во всяком случае, бить его больше не били. Несмотря на это Фриц впал в уныние и разговаривать с хозяевами постоялого двора отказался наотрез.
Гром и молния! Лис был так близко! Если бы ему удалось поговорить с ним. Да что там поговорить, хотя бы пару слов сказать. Он бы понял. Он бы вспомнил Гюнтера из Гаммельна, наверняка бы вспомнил. И может быть, помог бы. А теперь...
Есть всё равно хотелось зверски. Горбушка походила твёрдостью на камень для точила. К вечеру Фриц додумался провертеть в одном мешке дыру, достал и съел три луковицы подряд, после чего лук ему опротивел. Фриц мрачно грыз сухарь, кутался в овчинный мех и изредка пытался выглянуть наружу. В щель между неплотно пригнанными досками виднелся двор корчмы и часть дороги за воротами. О том, чтоб убежать, он и не помышлял — первая же попытка отодрать доску отозвалась таким ужасным скрежетом, что в кладовую тотчас же явился сын хозяина (тот самый, с кулаками), и Фриц едва успел обратно притвориться спящим. Прислужник с неодобрением покосился на оборванные и придвинутые к стенке два мешка, но ничего не сказал и молча вышел вон, со стуком положив засов на место.
Фриц ёжился, пытаясь целиком вместиться в безрукавку, ложился так и этак, и в конце концов забылся нервным и тревожным сном. Ночь казалась бесконечной. Донимали страх и холод. Раз за разом Фридрих просыпался весь в поту — видение окровавленного тела раненого Иоахимом купца преследовало даже его во сне. Такого с ним доселе не случалось никогда. Лишь теперь он в полной мере осознал, что чуть было не стал свидетелем и соучастником убийства. Одна лишь мысль об этом заставляла вздрагивать. Что с ним сделают теперь? Какое наказание определит ему деревенский Голова? А если это будет городской судья? А если Каштелян? Удастся ли тогда утаить от него, кто он и откуда?
Где его мама и сестра наконец?! Что они с ними сделали?!
Все эти мысли привели его в смятенье и растерянность, Фриц не заметил, как стал тихо подвывать в холодной темноте, потом опять уснул.
Так продолжалось до утра.
Фриц пробудился с первым криком петуха и больше уж не мог заснуть. Сна не было ни в одном глазу, ночь вымотала его до предела. Руки-ноги затекли. Фриц заворочался, заёрзал, разминая их и разгоняя кровь. На кухне звякнула посуда, потянуло дымом — хозяйка разжигала печь. Ступени лестницы над головой скрипели и гулко стучали шагами. Двор постоялый постепенно пробуждался. Двое возчиков, встревоженные происшествием, похоже что с утра решили поскорей продолжить путь и теперь сноровисто и быстро запрягали лошадей. Снаружи в щель сочился свет. Осеннее солнце разгоралось медленно, стоял туман. Прошла дворовая девчонка до колодца. Возвернулась. За дверями очень близко застучали ложки — в зале объявились первые посетители. Про мальчика как будто все забыли, Фридрих вознамерился уже напомнить о себе, но в этот миг на дворе возникла какая-то суета, послышался ослиный рёв и звон железа. Любопытство одержало верх, Фриц выглянул наружу через щель в стене и враз похолодел.
В первое мгновение ему показалось, что сбывается его самый страшный кошмар этой ночи.
Потом с ещё большим ужасом Фриц понял, что кошмар этот уже сбылся.
На постоялый двор прибыл отряд из пятерых солдат и двух монахов. Возглавлял отряд беломордый серый ослик, на котором со смиренным видом восседал брат Себастьян. Чуть позади на серой в яблоках кобыле ехал Мартин Киппер — тот самый пучеглазый и усатый десятник городской стражи, у которого мальчишка спёр кинжал. Четыре кнехта и молодой монах шли пешком. Ещё одна навьюченная лошадь замыкала шествие. Впечатление было такое, что отряд всю ночь провёл в пути. Все были грязными и усталыми, даже ослик с лошадью плелись понуро и не глядя пред собой. Копыта глухо топали в подмёрзшей утренней грязи.
Фриц дёрнулся и со всего размаху треснулся затылком об доску над головой. Зашипел от боли. Тотчас же притих и затравленно огляделся — не услышал ли кто? Никто не услышал. Желание выбраться из тёмного чулана вдруг пропало напрочь, и даже в сортир перестало хотеться. Он сжался и забился в самый дальний угол маленькой кладовки, как будто бы его могли заметить через дверь. Оставалось уповать лишь на то, что слуги церкви не будут спрашивать о нём. Хотя как раз на это-то надежды было мало. Для чего ещё они могли забраться в этакую даль, кроме как преследуя его?
Препоручив заботам конюхов осла и лошадей, солдаты прошествовали в корчму, потребовали пива, расплатились и расселись у камина. Монахи где-то задержались (Фридрих их, во всяком случае, не слышал, а видеть через дверь не мог — в отличие от стенок, та была сколочена вполне добротно). Постояльцы в зале малость приутихли, и теперь до мальчишки доносились только ругань и ворчание солдат. Фриц насторожился и прислушался, но все пятеро оказались испанцами, и он не понимал ни слова. Немец, конечно, был из местных, но сейчас он предпочитал молчать. Немудрено, если учесть, что своё прозвище Киппер заработал от привычки то и дело опрокидывать на службе кружечку-другую в близлежащем кабаке...
Протопали шаги. За стойкой что-то звякнуло. Фриц различил негромкий шорох, будто разворачивали какой-то свёрток, потом раздался голос брата Себастьяна.
