Рыжие брови сошлись.
— Не шути так.
Он встал, прошёл к камину, отыскал среди россыпи безделушек маленькое зеркальце, подышал на него, потёр о рубаху на груди и протянул Золтану:
— На.
Глаза того изумлённо расширились. В следующее мгновенье он схватил зеркало обеими руками и весь подался вперёд.
— Аллах милосердный... — выдохнул он, коснулся щеки и тотчас же торопливо отдёрнул пальцы, словно боялся обжечься или продавить ненароком кожу. Перевёл взгляд на Жугу. — Что... это?
Было от чего удивиться, даже — испугаться. Кожа Золтана была мертвенно-бледной, как у мертвеца, под ней синели вены; губы посерели, на лбу выступил пот, глаза с кровавой жилкой лихорадочно блестели. Двухдневная щетина и обгоревшие волосы дополняли открывшуюся его взору картину и очарованья ему, естественно, тоже не добавляли.
— Жуга, что это?!
— Та дрянь, которой ты хлебнул. Ладно, что хоть вовремя додумался срыгнуть обратно. Да и то, наверное, не спал сегодня, а?
Золтан отложил зеркальце, сложил ладони на коленях и некоторое время сидел неподвижно, стремясь унять сердцебиение. Сглотнул тягучую, вдруг набежавшую слюну.
— Что у тебя здесь происходит? — спросил он тихо, глядя вниз. Руки его подрагивали. — Что было на той поляне? Кто эти «они», о которых ты всё время говоришь, Жуга?
— Потом объясню, — уклончиво ответил травник. — Это долгий разговор. Да не дёргайся ты так! Я же сказал, что объясню. Мне тоже надо собраться с мыслями. Слишком много всякого разного случилось в последние дни. Глотни вина, прогуляйся, проветрись. Лошадь, вон, свою сходи проведай. Я пока завтрак приготовлю.
Все остальные попытки Золтана продолжить разговор закончились ничем, Жуга установил над очагом котёл и принялся возиться с овощами. Поразмыслив, Золтан решил последовать его совету и вышел на крыльцо. У чаши водопада поплескал в лицо студёной, пахнущей как будто огурцом водой, утёрся рукавом и направился в сарай, оставляя на свежем снегу отчётливые оттиски следов.
Снаружи дверь была подпёрта колышком, Золтан убрал его, вошёл и тут же убедился, что травник не соврал: за лошадью и в самом деле присмотрели. Рыжая кобыла стояла вытертая и накрытая попоной, хрустела меркою овса, а хвост её и грива были расчёсаны, а кое-где — заплетены в косички. Седло и сбруя были тут же, висели аккуратно рядом на доске. За спиной хихикнули, совсем как тогда, на поляне. Золтан стремительно развернулся на каблуках, так стремительно, что закружилась голова, и с подозрением оглядел сарай, но никого не обнаружил. Окно и дверь были закрыты. Покачав головой, он потрепал лошадь за шею; та доверчиво потянулась к хозяину, тронула рукав, зашарила губами по ладони. Золтан мысленно обругал себя за то, что не захватил ей со стола хоть хлебной корки, погладил шелковистую гриву и вышел вон.
Снег у порога сарая был девственно чист, следы принадлежали только Золтану.
Он постоял немного просто так, хватая грудью свежий воздух. Размял в руке колючий снежный ком, с размаху запустил им в стену. Снег подтаял и был липкий, на стене осталась белая отметина. Хагг посмотрел на небо, на верхушки высоченных старых сосен. Лёгкий ветерок ерошил волосы, всё тело била мелкая неудержимая дрожь, дышалось сбивчиво, рывками; Золтан вдруг поймал себя на мысли, что давно не чувствовал себя таким разбитым.
Ещё вчера, по пути домой травник в нескольких скупых словах обрисовал ему, как обнаружил девушку в лесу. И всё бы ничего, но вся история смотрелась странно.
— Она едва не замёрзла, — говорил Жуга, легко шагая через лес без всяких троп. — Залезла в лес, ты представляешь? Мокрая, простуженная, без огня. Я шёл за нею следом: там клубок у ней в котомке размотался, нитка уцепилась за забор. В деревню ей было нельзя, мне ничего не оставалось, кроме как тащить её к себе и выхаживать.
Золтан брёл за ним следом, как лунатик, почти не разбирая дороги, и думал только об одном — только бы не выпустить ненароком поводья лошади. Только бы не выпустить... Упаду... При воспоминании о том, что по ночам творилось на той поляне, его всякий раз пробирала дрожь.
— Тащить... — бездумно повторил он вслед за травником, понимая, что надо хоть что-то говорить, если он не хочет рухнуть и забыться прямо здесь. — Кто... она? Откуда? А почему... не в деревню?
— Не знаю, — бросил тот, не останавливаясь и не оборачиваясь. На какой из трёх вопросов он ответил осталось загадкой. — Сдаётся мне, что это долгая история. Я сам в ней до конца не разобрался. С тех пор она ни разу не пришла в себя настолько, чтоб её можно было расспросить. Только и сказала, что искала меня.
Он помолчал и вдруг добавил:
— У неё магический талант.
— Что?
— У неё магический талант, — с нажимом повторил Жуга. — Не знаю, сильный или нет: я не решился проверять — она ещё слишком слаба. Но что он есть, это точно.
Больше Золтан не успел спросить его ни о чём: впереди замаячил дом травника.
Сейчас Золтан тоже стоял и смотрел на него при свете дня, смотрел на крытую сланцем двускатную крышу, на кое-как остеклённое окно, на два дымка, идущие из труб.
Теперь, когда земля была укрыта белым покрывалом снега, маленькая долина с приютившимся у скалы бараком рудокопов казалась даже уютной.
Открытого пространства не было — с трёх сторон долину окружали сосны, прореженные подлеском ёлок, лиственницами и чахлыми осинками, с четвёртой высилась скала. Впрочем, даже не скала, а так, — обломок каменного зуба, сбоку от которого, как две цинготные десны, бугрились терриконы рудничных отвалов. Золтану подумалось, что травник нарочно выбрал такое место, где хоть что-то, да напоминало бы о милых его сердцу горах.
Он даже не особо удивился, если бы узнал, что травник по ночам карабкается по стёршимся уступам, чтобы стать поближе к звёздам, хотя это было бы уж слишком смешно и глупо. Посёлок горняков давно исчез под зарослями дрока, молодых берёзок, куманики, дикой смородины и шиповника, и теперь с трудом угадывался под снегом. А посереди долины росла ещё одна сосна, разлапистая, кряжистая, из таких, что вырастают в поле, на опушке леса и на горных кручах. Издалека посмотришь — не сосна, а дуб.
Красиво.
Золтан вздохнул и решительно направился в дом.
Девчонка всё ещё мылась, между тем как завтрак был уже почти готов — на столе разместились корзинка с яблоками, хлеб, большущий окорок, орехи, мёд, сыр и масло. В котле кипели овощи. Судя по всему, от голода Жуга не страдал. Сам травник сидел за столом и вертел в руках какую-то штуковину, в которой Золтан не без удивления признал свой собственный арбалет.
— Держи, — сказал он, только тот вошёл, и протянул оружие Золтану. — Я боялся, что его поломают, но вроде бы цел. Проверь.
Золтан кивнул, ни о чём его спрашивать не стал и молча взял арбалет, отметив свежие царапины на ложе и застрявшие в глубоких желобках хвоинки. Не без усилия натянул руками оба маленьких железных лука, нажал на первый спуск, потом на второй и удовлетворённо кивнул. Травник невозмутимо наблюдал за всеми этими манипуляциями.
