— Ну что, в порядке?
— Да, в порядке.
— Тогда садись и рассказывай.
— Чего «рассказывай»? — тот поднял бровь.
— Зачем пришёл, рассказывай. Или, может, хочешь сперва закусить?
Вопрос застал Золтана врасплох.
— Какая тебе разница? Может быть, мне нужно было тебя найти, — сказал он. — Просто убедиться, что ты жив. Понимаешь, столько лет прошло...
— Семь с половиной, — оборвал его травник, глядя Золтану в глаза. — Хорошо. Допустим, ты по мне соскучился. Нашёл. Что дальше? Золтан, я не мальчик, не держи меня за дурака. Я понимаю, мы давно не видели друг дружку, но давай опустим все эти ахи, охи, «сколько лет, сколько зим» и всё такое прочее. Зачем играть в бирюльки? Что стряслось?
Золтан выдавил усмешку.
— А ты всё такой же, — сказал он. — Никому не веришь, всех сторонишься, ждёшь подвоха даже от друзей.
— В наше время надо быть глупцом, чтобы кому-то верить, — холодно ответил тот. — Думаешь, я долго прожил бы, если б остался в городе, как ты советовал?
— А чего ты добился взамен? — внезапно рассердился Хагг. — Как будто теперь тебе лучше! Побоялся, видите ли, он в городе остаться. Ты посмотри на себя. Посмотри, посмотри. Совсем уже одичал тут, в своём лесу. Ещё удивляешься, как я тебя сумел найти... Да ты хоть знаешь, какая слава о тебе идёт окрест?
Появляешься, как привидение. Всю округу обскакал. В соседних деревнях на тебя уже чуть ли не молятся, ещё немного, и тебе свечки будут ставить, как святым. Ага! «О Великий Лис, приди и вылечи нас от всех болезней!» — запричитал он с характерным деревенским выговором. — Ты ещё вывеску сделай: «Лечу, гадаю, ворожу, предсказываю будущее с точностью до двух „ку-ку“, оплата по работе!»
Золтан раскраснелся и теперь ничем уже не напоминал недавний труп, на которого смахивал с утра.
Травник несколько опешил от такого напора, покачал головой, снял с огня котелок и принялся раскладывать тушеные овощи в три большие деревянные тарелки.
— Уел, — признал он, наконец, и сел. Прошёлся пятернёй по волосам. — Как есть уел. И в самом деле, нечего сказать. Горчицу будешь?
— Буду. Значит, мир?
— Мир, — согласился травник. — И всё-таки, рассказывай.
— Нет уж, ты первый.
— Да мне особенно и нечего рассказывать. — Жуга взял ложку, повертел её в руках. Вздохнул и положил обратно. — Напрасно думаешь, что я сидел на месте. Я странствовал. Проведал Готлиба, он мне помог, дал кой-какие письма. Потом я изучал анатомию у Андрея Везалия...
— Аллах милосердный! — поразился Золтан. — Андрей Везалий? Я думал, что он в Падуе... Так ты что же, добрался до Италии?
— Нет, что ты. Он приезжал сюда на полгода читать лекции в Гейдельберг, он же сам отсюда родом, из Брюсселя. Он тоже мне помог и даже дал почитать кое-какие книги. Я вообще прочёл уйму книг — штук пять или шесть. Это если не считать тех десяти, в которые я только заглянул.
— Ты и читать научился? — снова поразился тот.
— Это всё Готлиб, — хмыкнул травник. — Он сказал, что если я хочу достичь чего-то большего, чем деревенский знахарь, надо учиться читать. Он сказал, что хорошим аптекарем мне всё равно не быть — я путаю цвета, а это важно, когда готовишь всякие настойки. Ну и подсунул мне «Анатомию» Галена.
— Клавдия Галена?
— Ну. Я год корпел над ней, пока не одолел. Дальше пошло легче.
Золтан Хагг задумчиво потёр небритый подбородок.
— Я впервые встречаю человека, который учился читать по «Анатомии», — признал он. — И что же ты прочёл ещё?
— Ну, во-первых, Амазиаци, — загибая пальцы, начал считать травник. — Его книга была в доме Герты, — пояснил он. — Потом Готлиб дал мне ещё одну книгу Галена — «Libri de materia medica»
[22]
и «De compositione medicamentorum»
[23]
Скрибония Ларга. Дальше — больше: Теофраст, Диоскорид, Альбертус Магнус, Вильям Купленский, Квинт Саммоник... Ещё «De Plantis Libri»
[24]
Цезальпина, но всю её я прочесть не смог, только ту часть, которая про травы.
— Ещё бы! Если мне не изменяет память, там книг десять.
— Четырнадцать. Потом ко мне попал «Physiologis еl bestiaris»
[25]
.
— Дребедень, — поморщился Хагг.
— Да нет, занимательно... Что ещё? А! «Медицинские предписания».
— Чьи?
— Что значит, «чьи»? — удивился тот. — Ничьи. Просто — предписания.
— Да нет, кто написал, автор кто? Бенедикт Крисп?
— Не знаю. Наверное. Я не знаю. Я думал, это просто — наставленье для студентов. Я её в Антверпене на рынке купил, у неё заглавный лист был вырван. Там вообще не хватало нескольких страниц в начале и в конце. Какая-то сволочь, представляешь — вырвала всю книгу из переплёта. Я её потому и купил, что отдавали дёшево, а так бы я не потянул, нет...
— Гиппократа не читал?
— К стыду своему, нет, — признался Жуга, — только отрывки.
— А Цельса? Авла Корнелия Цельса? Ты читал его?
— О, да, Цельс хорош! Но больше мне понравился «Врачебный канон» Авиценны.
— Абу Али Хусейн ибн Абдаллах ибн Хасан ибн Али ибн Сина, — механически поправил его Золтан. В глазах его проглянул интерес. — Неужели — в подлиннике? Ты читаешь по-арабски?
— Нет, там был латинский перевод. Мудрая книга. Правда большинство трав, которые он там описывает, я и в глаза не видывал. Потом «Театр целительства» Эллукасима Элимиттара.
— Бальдах Абдул Хасан аль Мухтар ибн Ботлан, — кивнул тот и покачал головой. — Ох уж эти европейцы... Неужели так трудно запомнить простое имя? А кого ещё?
— Парацельса, — сумрачно закончил травник, надеясь вероятно, что уж тут-то обойдётся без подвоха. — Но это последнее, что мне удалось раздобыть.
— Филипп Теофраст Бомбаст Ауреол фон Гогенгейм... — безжалостно разрушил все его надежды Золтан и кивнул. Теперь он смотрел на травника со всё растущим уважением в глазах. — Да, ничего себе... Достойная компания! Тебе повезло, что в наше время книги стали так доступны. Рукописных книг тебе бы не дали.
— Мне попадались рукописные, — невозмутимо возразил ему Жуга. — Но если говорить об обучении, то в смысле жизни в городе мне это мало помогло. Не смог я там остаться. Осточертело. Да и город стал уже не тот. Сперва всё мирно шло, и жизнь как будто бы наладилась, и деньги появились, а потом аптекари осатанели. Разводят антимонию, ругаются с врачами, каждый гнёт свою дугу, никто никого не слушает. То это запретят, то — то, суды эти, взятки проклятые... А ты же знаешь, как я ненавижу несвободу. Ненавижу жить под чьим-нибудь началом. учиться — да, но лебезить...
