— Горец... — с философским выраженьем в голосе обронил Золтан. Поднял со стола какую-то тетрадь в коричневом переплёте тонкой кожи. — А это что?
— А? — поднял голову Жуга. — Это... так. Выписки из книг.
— Твои?
— Ну, да, — казалось, травник был смущён. — Дай, я уберу. О чём мы говорили?
— О городе.
— Ах, да, город... Знаешь, всё равно меня бы выжили оттуда. Не цех аптекарей, так магистрат. Доносы, наветы... уж слишком много я больных переманил к себе. Есть болезни, которые не могу вылечить даже я — не бог же я, в конце концов! Вот и припомнили мне всё: и Томаса, и эти неудачи, и собак. Науськали попов, а тут ещё испанцы эти... саранча поганая. Раз доносец пропустили, два — задумались, на третий взяли за штаны. Меня же сжечь хотели, ты знаешь?
— Что? — поперхнулся Золтан. — Сжечь? Нет. Когда?
— Года три тому назад. Помнишь Якоба ван дер Бурзе из Амстердама?
— Так это он на тебя...
— Ну. Накропал донос, собака, и загнулся. Родственники — в крик. Спасибо, Матиас предупредил, что на меня испанцы зубы точат. Я не стал дожидаться. Не драться же мне с ними. Я бы мог, но — смысл? Тогда уж точно пришлось бы бежать. А так, я думал — отсижусь, забудут. Местечко присмотрел, домишко подлатал. А потом привык. Осел. Не захотелось возвращаться.
— А зачем по деревням стал ползать?
— Надо ж мне на что-то жить. Я ж ничего другого не умею. И потом, есть ещё одна причина.
— Какая?
— Тебе не понять.
— Ну, ну, ну, — Золтан укоризненно покачал головой. — Так-таки и не понять!
Жуга не ответил. Вместо этого отломил себе хлеба, поковырялся ложкой в блюде, угрюмо посмотрел на Золтана и демонстративно начал есть.
С тех пор, как Золтан понял, где скрывается Жуга, ему не давал покоя один и тот же вопрос — почему он продолжает лечить людей. А сейчас ему вдруг вспомнился тот, семилетней давности их разговор, когда они сидели на вершине башни Берты. Тогда нить недоверия между ними ещё не успела так сильно натянуться, и Жуга рассказывал ему про северные острова, про гномов, про Гертруду и про старого дракона.
Впрочем, он сказал, что ещё и учился. Как там начинается Клятва Гиппократа? «В любое время дня и ночи...»
Что за таинственную клятву давал Жуга? Кому?
Внезапно Хагг напрягся. Что сделал с травником тот дракон? Что он проделал, когда складывал заново душу и тело?
— Врёшь ты всё, Золтан, — неожиданно сказал Жуга. Голос травника сделался бесцветным и пустым, как будто бы сейчас тот был не здесь. — Хочешь, я сам скажу, зачем ты сюда приехал, а? Хочешь? Ну?
Золтан молчал.
— Ты ведь убивать меня приехал, — травник подался вперёд, синь его глаз темнела в пламени свечи. Взгляд Золтан выдержал, но не сморгнуть не мог. — Скажешь, нет? — вдруг усмехнулся Жуга, и сам себе ответил: — Не скажешь, вижу по глазам...
Золтан молчал. Оправдываться не хотелось — зачем? Всё время, с самого начала он пытался заговорить с ним об этом, пытался раз за разом — и не мог. «Ну вот, и говорить не пришлось», — подумалось ему с каким-то непонятным облегчением. Да, вляпался ты, Золтан... А чего ты ожидал? Это в какие такие годы эту рыжую морду можно было сцапать голыми руками? Вон, сидит, глаза таращит... провидец хренов... Впрочем, господин Андерсон как раз такого вот и ищет.
И ведь найдёт, поганец...
Хагг тяжело вздохнул.
— Как понял? — спросил он, тут же понял всю нелепость вопроса и махнул рукой. Отвёл взгляд. — Впрочем, что я говорю... Почувствовал?
— Значит, угадал, — задумчиво проговорил Жуга. Побарабанил пальцами по столу, прошёлся пятернёй по волосам. — Да... Ну и времена настали...
Жуга не двигался, не нервничал, остался сидеть как сидел, спокойный, словно и не он только что сказал такое, от чего другой бы человек схватился за топор. Или за меч. «Это смотря какой человек», — опять как-то невпопад подумал Золтан. Если травник так насобачился работать колдовством, что к его жилищу без его же помощи не подойдёшь, ему и меч без надобности. Бровью поведёт — сожжёт на месте.
Он ещё раз глянул травнику в глаза и понял: не сожжёт.
И про себя он тоже понял: не убьёт.
По крайней мере, не сейчас.
— Говорить будем, — сказал Жуга. Мотнул кудлатой головой, осклабился и встал из-за стола. Взглянул на Хагга сверху вниз и коротко закончил:
— Долго говорить.
Внезапно из соседней комнаты раздался женский визг такой убойной силы, что Жуга слегка присел и рефлекторно принял боевую стойку. Плеснула вода, что-то грохнуло и зазвенело на полу, пар зашипел на каменке. Собеседники переглянулись: «Ошпарилась?», «Не похоже...», и наперегонки метнулись к двери.
Травник первый ухватился за дверную ручку, толкнул, одним ударом выломал притвор и еле успел пригнуться: девка встретила их новым визгом и целым водопадом горячей воды.
— Стой, дура, стой! А, ч-чёрт!..
Почти всё досталось Золтану; он на мгновение ослеп, сделал несколько шагов назад, ударился о стол и замер там, отфыркиваясь, как тюлень. Протёр глаза, схватил лежащий там же нож и встал наизготовку, но в комнате было тихо. Жуга успел перехватить девчонку на пороге, и та теперь тряслась, прижавшись к травнику, и прятала лицо. В суматохе Хагг не сразу осознал, что девка выскочила в комнату в чём мама родила.
Ну, разве что ещё — вся в мыле.
— Что стряслось? — спросил Хагг, настороженно разглядывая сумрак за её спиной.
Травник посмотрел на девушку и взглядом повторил его вопрос.
— Там... — девчонку передёрнуло. — Там под лавкой... змея!
Жуга шумно выдохнул. Провёл рукой по её мокрым волосам, мягко отстранился и шагнул к кровати. Сдёрнул одеяло, набросил девушке на плечи, запахнул и усадил её на лавку. Присел, как перед маленьким ребёнком, отвёл волосы с девичьего лица и заглянул ей в глаза.
— Сейчас зима, Кукушка, — мягко сказал он и повторил по складам: — Зима. Понимаешь? Все змеи спят. Если не веришь, я потом найду и покажу тебе пару штук, но здесь их нет.
— Но яв... яв...
— Успокойся.
— Я в-видела там, п-п... под лавкой...
— Всё хорошо, — с нажимом повторил Жуга. — Всё хорошо, Кукушка. успокойся. — Протянул ей полотенце. — Оботрись.
Ялка быстро закивала, помаленьку приходя в себя. Стрельнула в Золтана глазами, залилась багрянцем и стыдливо запахнула одеяло. Пока она стояла там безо всего, Золтан, несмотря на суматоху, разглядел её во всех подробностях. Девчонка была далеко не уродина, ладненькая, не впечатляла выдающимися формами, но и не была из тех, которых за глаза с усмешкой называют «плоскодонками»; как говорится, всё, было при ней.
