— Ну, тебе, мне, ещё кому-нибудь...
— Кому, например?
Хагг поморщился.
— Жуга, перестань, — раздражённо сказал он. — Не цепляйся к словам. Ты же сам прекрасно всё понимаешь.
— Если честно, — нахмурился травник, — я ничего не понимаю. Нет, погоди, — он жестом остановил Золтана, который уже раскрыл было рот, чтоб возразить ему, придвинул табуретку и подсел поближе. — Ты обещал мне помочь разобраться. Так давай, помогай.
— Времени нет. Расскажи, что ты хочешь узнать, чтобы мне не болтать лишнего.
Травник задумался, облокотился на стол и сложил в замок пальцы рук.
— Золтан, я не знаю, с чего начать. С тех пор, как я ушёл из города, я семь лет жил, никого не трогая. Лет пять не дрался вовсе. Шутка ли, скажи, а? В наше-то время? Ну, городские склоки, деньги — это я ещё могу понять. Но инквизиция... Кто они такие?
Золтан посмотрел на него с неприкрытым изумлением.
— Ты что, серьёзно?
— Куда уж серьёзнее.
— Да... — протянул Хагг и смерил травника долгим задумчивым взглядом. — Умеешь ты удивить. А впрочем... Ты хоть знаешь, что в стране творится?
— Нет. Вернее, знаю, но... Понимаешь, эти костры, могилы, пытки...
— Говори тише.
— Хорошо. Так вот, о чём я: весь этот ужас, который они творят повсюду. Может, я и сижу в лесу, но надо быть слепым, чтоб этого не видеть. Откуда у них такая власть? Только потому, что король испанский ей благоволит?
— Испанская империя — колосс на глиняных ногах, — рассеянно ответил Золтан и потёр ладонью свой небритый подбородок. — Хотя, может быть, это оно и к лучшему...
— Хорошо, что король тебя не слышит, — усмехнулся травник.
— А между прочим, лучше бы ему послушать. Мне кажется, что он совсем не делает выводов из прошлых событий. Знаешь, в Алжире жил такой учёный, века два тому назад — Абдурахман ибн Хальдун (Жуга едва заметно поморщился, но ничего не сказал). Так вот. Он изучал историю разных народов и открыл интересную вещь. Оказывается, судьбы всех народов складываются одинаково, кто бы ни стоял во главе. Он разложил всё как по полочкам, и получилась такая цепочка: образование государства — раз, эпоха завоеваний — два, перенимание обычаев побеждённых народов — три, упадок собственной культуры — четыре. Ну, и распад государства — пять. — Золтан загнул последний палец на правой руке, посмотрел на получившийся кулак и вздохнул. — И так всегда, — подытожил он. — Это так же неизбежно, как весна приходит за зимой.
— Думаешь, Испанию ждёт то же самое?
— Не знаю. Они так кичатся тем, что заново отвоевали свои земли, а между тем сами смогли вырасти из дикарей, лишь когда переняли знания Востока. У двух третей испанцев кровь разбавлена берберами. Когда арабы и берберы в первый раз пришли на полуостров, то называли его меж собой «Билад-аль-Вандалуз» — «Земля вандалов». Прошло семь веков и кто сегодня назовёт Андалузию варварским местом? Кетати, и многие другие испанские названия происходят от арабских, уж можешь мне поверить. «Гора Тарика» — «Джебель-аль-Тарик» — стал Гибралтаром. Да и что такое Гвадалквивир, как не искажённое арабское «Вад-аль-Кебир» — «Большая река»?
— Зачем ты мне всё это говоришь?
— Сейчас объясню. Мы уже почти добрались до сути дела. Номинально папа Григорий IX учредил инквизицию, чтоб следить за чистотой католической веры. Это было — дай бог памяти — больше трёх веков тому назад, в 1227 году от рождества Христова. Тогда это касалось только тех еретиков из Лангедока.
— Катаров?
Золтан посмотрел на травника с невольным уважением.
— Ты меня удивляешь. Да, они называли себя катарами. Лет через двадцать монахи переловили и пожгли почти что всех их вождей, но, как ты догадываешься, без работы не остались. Видишь ли, в те времена шла реконкиста, и князья на севере Испании жаловали дворянство в качестве награды всем, кому ни попадя. Получалось ненакладно и почётно: любой мало-мальски отличившийся воин мог стать безземельным дворянином — идальго. Надо только было после этого отвоевать себе кусок земли. Народ на этих новых землях селился неохотно, а потому правителям Кастилии и Арагона приходилось терпеть там всех, даже вчерашних иноверцев — арабов, берберов, жидов, а иначе оскудела бы казна. А между тем многие мусульмане и евреи крестились притворно. Потом таких converse стало слишком много, это обеспокоило правителей, и инквизиции снова нашлось дело — следить, кому побеждённые возносят свои молитвы. Для начала они сожгли и обобрали дочиста марранов, потом наполовину изничтожили, наполовину запугали молисков
[33]
.
Потом открыли Новый Свет, и монахам окончательно развязали руки. Инквизиция стала действовать постоянно. Лет сто она властвовала повсюду — крест на груди и дьявол в сердце, потом надобность в ней постепенно исчезла, и она всерьёз стала сдавать свои позиции, если бы не Фландрия. Ещё бы, такой повод! Ах, Жуга, в какое время мы живём! Если б не эта Испания с её богатствами, которые она награбила по всему свету! Семьсот лет реконкисты превратили постоянное занятие войной в привычку. То, что сейчас происходит, — это последняя попытка инквизиции вернуть себе былое могущество. Если она провалится, ей больше не подняться.
— А если нет?
— Тогда, — сказал Золтан, глядя травнику в глаза, — тогда, друг мой Жуга, нашу страну ждут ещё годы и годы ужаса и мракобесия. Взгляни, что творится вокруг. Это малая толика того, что будет, если они победят. Не так давно один испанский архиепископ потребовал, чтоб император Карл, папочка нынешнего нашего Филиппа, отрубил шесть тысяч голов или сжёг шесть тысяч тел, чтоб искоренить в Нидерландах Лютерову ересь. Как тебе такое жаркое, а? Так его святейшему величеству это показалось ещё недостаточным. Ты видел, как девушек в мешках бросают в реку? Как женщин закапывают живьём, а мужчин забивают на колёсах железными палками? Видел головы вдоль дорог на шестах? Видел виселицы? Альба своё дело знает туго.
— Альба, Альба... — задумчиво повторил Жуга. — Я всё время слышу это имя. Кто он?
— Герцог Альба, — мрачно и как бы нехотя пояснил Золтан, — кровавый палач империи. Тот, который собирал дань с Гента вместе с Карлом. Король послал его во Фландрию после мятежа в Антверпене. Он прибыл сюда в августе и тотчас же собрал совет по мятежам. Арестовали кучу разного народа, в основном — ни в чём не повинных крестьян, сочувствовавших протестантам. Всех объявили еретиками, начались аресты, пытки...
— Ясно. Так что же тогда этот твой герцог Вильгельм всё ещё медлит?
— Погоди, всё не так просто. Гёзов много, но это необученные люди, их силы разрознены, слабы, между ними нет сообщения, они воюют как попало. В сущности, это обыкновенные разбойники, дворянство для них такой же враг, как и испанцы. Его светлость надеется заручиться поддержкой Англии, и знаешь, мне кажется, что тут он прав. Деньги и вера. Вера и деньги — всё в итоге упирается в них и только в них. Церковь на островах уже отделилась от Рима. Англичане и испанцы — давние враги. Но Испания сейчас сильна, как никогда, а в Англии смута, она занята своими бедами. У неё ведь никогда не было сильной армии, а флот до сих пор больше чем наполовину состоит из пиратских кораблей. Поэтому всё, что может доставить неприятности испанцам, будет англичанам только на руку. Я бы на их месте непременно ухватился за такое предложение повоевать чужими руками.
