«Обо мне не думай: если я чего-то стою в этом мире для тебя и если у тебя получится, я буду там. Ведь я не человек — мне суждено было стать лисом. Лисом осени. А я не стал».
«Почему? Зачем ты стал таким, как мы? Зачем я встретила тебя? Зачем, зачем?»
«Наверно, потому, что у меня был выбор. Я не захотел. Возможно, так было надо. Может, я просто хотел большего. Может, я надеялся найти такую, как ты. А раз так, делай своё дело, Кукушка. Делай своё дело».
«Я... Я не знаю как! Я не умею!»
«Делай что умеешь. Ведь что-то ты умеешь делать в этой жизни?»
«Я умею... я умею...» — Ялка растерялась. В считанные мгновения перед нею пронеслась вся её жизнь от колыбели до сего момента детство, отрочество, гибель матери... семья, работа, скитания... Она не могла остановиться и сделать выбор — ей казалось, она всё умеет или не умеет одинаково. И вдруг её осенило:
«Я умею вязать! Прясть и вязать!»
Травник ощерился призрачной лисьей ухмылкой. «Так пряди и вяжи! — сказал он. — Распусти этот мир и свяжи его заново! Хотя бы часть, хотя бы сколько сможешь! Торопись, я больше не могу... О нет, только не это! Берегись!!!»
И в этот миг из темноты, как чёртик из коробочки, меж ними возникла тёмная фигура.
«Прочь, девчонка! — рявкнула она так, что эхо отдалось на всю Вселенную. — Он мой! Я ждал этой минуты столько лет, не вставай у меня на пути!»
«Андерсон, — констатировал травник. — Или правильней сказать: Ян Лейденский».
Фигура разрослась, обрела очертания и глубину. «Молчи, несчастный! Ты — ничто. Жалкий недобог, дух места, мелкий зверь сезона между летом и зимой! Не слушай его, девочка, уйди с дороги и вернись назад, или я пройду по вашим головам, растопчу вас, как букашек. Ты слишком слаба, этот путь не для тебя. Мне нужна эта Сила, которую он скопил по глупости и недоразумению, нужна ради великой цели, а не ради вашей глупой и ненужной переделки!»
«Твоя цель — безумие и смерть», — возразил травник. Лицо его колыхалось и плавилось, словно с него опадали маски — человек, лис, опять человек... Ялка не успевала следить за его преображениями. В то же время ей казалось, что оно становится прозрачнее, будто травник распылялся в звёздной глубине.
«Что ты знаешь о безумии и смерти! — рассмеялась чёрная фигура. — Я проходил этой дорогой и пройду ещё, и не тебе меня останавливать. Ты даже не прошёл магического посвящения, не сотворил положенного ритуала, не сподобился отдать стихиям требуемые жертвы! Необученная девочка с потугами на магию — твоя нелепая Мария Магдалена, и два мальчишки, из которых один Запал, другой Громоотвод — вот всё, что у тебя есть. Все вы — ничто против меня, прошедшего все испытания, воспарившего на крыльях огня и вернувшегося назад! С дороги, глупая девчонка! С дороги, или я...»
«Ложь», — спокойно парировал Жуга, и Ян Проклятый осёкся и умолк, поскольку рядом с травником возникли трое: высокий и плечистый северянин с секирой, привязанной к руке, худая женщина с птичьими чертами лица и долговязая фигура в чёрном.
«Я вода», — сказал Яльмар Эльдьяурсон, делая шаг вперёд.
«Я воздух», — произнесла Альбина, Зерги, Белая Стрела и усмехнулась.
«Я земля», — глухо выдавил Золтан Хагг.
«Я огонь», — закончил Жуга.
«Жертвы приняты», — сказал кто-то.
Ялке показалось, этот голос ей знаком, и она почти успела вспомнить, где, когда она слышала его, но тут вдруг Андерсон закричал, схватился за горло и стал стремительно съёживаться, как бычий пузырь, из которого выпустили воздух. Четверо остались стоять, а из тьмы, как из глины, вылепилось новое лицо: беловолосый человек со взглядом бешеной собаки. Он посмотрел на девушку, на травника, чуть дольше задержался на призрачной фигуре арбалетчицы, прорычал: «Спешите! Не могу его долго держать!» — и исчез. А Ялка, словно наяву, увидела картину, как на земле, где-то в окрестностях Лейдена, господина Андерсона разыскал и взял за горло белый волк, но эта маленькая схватка так стремительно ушла из поля зрения, что растворилась в тысячах других.
А травник улыбнулся ей в последний раз, махнул рукой, и все четверо исчезли. Ялка осталась одна. И тотчас, словно рухнули невидимые шлюзы, в девушку ворвалась Сила! — дикий, потрясающий всё естество и разум пламенеющий поток, поющая струна, кудель мироздания. Ялка попыталась преградить ей дорогу, ухватить и поглотить как можно больше этих струй, но сияющий поток сакральной бешеной энергии бил, ослеплял, расплёскивался, обтекал её со всех сторон. Девушка хватала, сколько могла удержать, представляя и желая, чтобы он обрёл желаемую форму, и чувствовала, как ветхая ткань бытия стала стремительно расползаться у неё в руках, стираясь, исчезая, сматываясь в серые клубки тумана, первозданного ничто — а это было ей знакомо, ох как это было ей знакомо!.. И постепенно, по чуть-чуть, она почувствовала, что у неё стало получаться.
«Господь Всеблагий, — думала она, — раз так, пусть это будет просто пряжа — та божественная пряжа, из которой норны вьют свои нити и из которой было соткано всё сущее тобой, Великий Ткач... Но Ты же знаешь — люди злы, завистливы, трусливы, и они порвали эту дивную божественную ткань, проели в ней прорехи, словно моль, и в этих тёмных пятнах расплодилось зло. Позволь, я буду у Тебя в помощницах, позволь заделать эти дыры в меру моих слабых женских сил... Я сделаю не так, как Ты, сделаю, быть может, хуже для одних и лучше для других, но я вмешаюсь, потому что нельзя не вмешаться, нельзя оставлять это как есть, ибо мы растим в себе такую разъедающую нечисть, что наш мир вот-вот скользнёт обратно в никуда, и будут Страшный Суд и кони Апокалипсиса, и последнее сражение, в котором будут только проигравшие... А я всего лишь женщина, слабая женщина, поэтому я исправляю только то, что я могу, я сделаю свою маленькую вселенную внутри Твоей большой, а остальное сделает другой или другая... Пусть же будет так! Пусть будет так!»
Так думала она, свивая петли бытия на спицах времени усталыми пальцами — а пальцев у неё сейчас, наверно, был миллион, если не больше. Пусть это длилось недолго, но сейчас она была горном и печью, прялкой и станком, мельницей и верфью мироздания. Она плела другую историю, исхода которой не знала, видела осколки прошлого и тени будущего — те отражения реальности, которых нет, но в них уже не было места инквизиции и страху, там её страна надолго останется свободной и независимой. Пусть это случится не сразу и будет не всегда, но у человека есть свои пределы. Время не имело значения. Она старалась ничего не упустить, хотя и знала, что непременно что-нибудь забудет. Но пока поток не иссяк, надо было переделать всё, что можно было переделать. Она была уверена только в одном — она творила, а не разрушала, и какое бы она ни создавала бытие, в нём не было ни зла, ни страха, а за остальное девушка не могла держать ответа. А магия текла и превращалась в жизнь, в реальность, в бытие, взамен того, ушедшего, и в тот неуловимый миг, когда поток начал ослабевать, Ялка вдруг почувствовала чей-то взгляд из-за спины, будто кто-то наблюдал за её работой, смотрел, справляется ли она, и каким-то шестым чувством она ощутила одобрение. Ей было страшно и восторженно.
