— Девчонка? — Иоганн, не понимая, поднял бровь. — Какая девчон... Матерь Божья! И что ж вы теперь думаете делать? У вас есть какой-то план?
— Есть ли у меня план? Есть ли у меня план, xa! Ты ещё не разучился драться?
Иоганн тревожно заоглядывался.
— Что вы задумали? Стража ж услышит!
— Не услышит. — Золтан замахал рукой. — Хозяин! Эй! Я сегодня при деньгах и с чистой совестью, так что подай чего-нибудь ещё вон тем хорошим господам и святому отцу.
Однако только трактирщик приблизился к его столу, Хагг ухватил его за фартук, притянул к себе и зашептал на ухо:
— Слушай, Жилис, это важно: с сыщиками делайте что хотите, но кат и катёныш уйти не должны. Слышишь? Не должны!
— Понятно. Проломить башку?
— Не надо. Хватит, если сломают ногу и месяц-другой проваляются где-нибудь в подполе. Сможешь?
— Хе! Можно. А монаха... тоже?
— Ах да, монах... — нахмурился Золтан. — Монаха не трогайте! Монах мой. Получит хоть царапинку или потеряет кошелёк — всем напинаю.
— Понятно, — снова закивал корчмарь. — Всё уже готово, ребята ждут на кухне, начинать?
— Эх, Жилис, Жилис, ты всегда был малость тороплив... Ладно. По сигналу, как в прошлый раз. Да, чуть не забыл: раздобудь мне бритву.
— Бритву? — Трактирщик опешил. — Для чего?!
— Для дела. Баки брить. Не спрашивай, тащи... Всем выпивки! — объявил он громогласно, заметив, что с дальнего стола на них уже косятся с подозрением.
Под весёлый гул собравшихся Хагг и Дважды-в-день перебрались за столик у камина, где наполнили и сдвинули бокалы, вызвав в воздухе стеклянный перезвон.
Немец торопливо принакрыл бокал рукой:
— Nicht doch
[22]
.
Золтан улыбнулся и с укоризной покачал головой.
— Her, — сказал он, — tringue, tringue
[23]
! Палач поколебался, но руку убрал.
Монах глядел перед собой и лишь беззвучно шевелил губами — видимо, молился. Хагг встал.
— Что за прекрасный вечер! — объявил он. — Сколь приятно мне сегодняшняя встреча с вами, господа, и особенно с вами, святой отец! — Он отвесил поклон. — Жаль только, что немного скучновато. Эй, там! Скрипач! Волынщик! Ну-ка, вжарьте музыку!
Он обернулся к палачу так, что седоватый хвост волос переметнулся у него через плечо, и подмигнул трактирщику и Иоганну.
— 'Т is van te beven de klinkaert! — провозгласил он, перекрикивая вой волынки. — Время звенеть бокалами!
— 'Т is van te beven de klinkaert!!! — отозвались нестройными криками за его спиной мастеровые и четвёрка мясников.
«Время звенеть бокалами!» Иоганес вздрогнул — так кричат во Фландрии, когда гуляки недовольны и начинают громить кабаки и дома с красными фонарями.
— Ох, — проговорил куда-то в сторону трактирщик, — опять они мне здесь всё перебьют!
В глазах брата Бертольда отразился ужас.
* * *
— Ing, Ur, As и Perph, Это — Mannaz. А вот это — Wunjo. А вот эта зовётся Raido, руна дороги, я тебе её уже сегодня рисовала.
Две детские ладошки, обхватившие запястье Фрица, казались крохотными, совершенно кукольными. Тусклый зеленоватый сплав браслета травника мягко поблёскивал в свете костра: Октавия разглядывала подвески.
— А эти две?
— Вот эта — Tyr. А эта... эта... Ой, я всё время ее имя забываю. М-м... Laguz? — Личико девочки посветлело. — Ага, правильно. Laguz. Руна воды.
Ночь выдалась беззвёздная и тихая. Холодный ветер шевелил листву высоких тополей и морщил гладь воды. «Жанетта» стала на стоянку возле маленькой деревушки, такой маленькой, что в ней не оказалось даже постоялого двора, не говоря уж о приюте или доме для канальщиков. Ян с Юстасом пришвартовали баржу к старым осклизлым сваям около мостков, с которых женщины полоскали бельё, выбрались на берег, развели костёр и теперь хлебали кашу из большого котелка. Поглядывали мрачно на бородача и двух ребят. Рыжему толстяку шкиперу ужин отнесли в каюту. Господин кукольник, Октавия и Фридрих тоже получили свою порцию, причём итальянец расщедрился и наделил детей двумя ломтями гентской ветчины (себя он, впрочем, тоже не обидел). С ужином расправились за две минуты, девочка взялась помыть тарелки (Фриц пригрозил: «Смотри не утони!»), и вскоре все трое уже сидели у костра, готовясь отойти ко сну и занимаясь своими делами. Царила тишина, лишь изредка на барже взлаивала собака — серая гривастая зверюга с лисьей мордой и хвостом, закрученным в кольцо, — на ночь шкипер выпускал её на палубу. Кукловод вооружился ножницами и большой иголкой, расстелил на земле не то попону, не то старый занавес с кистями и принялся кроить. Он бурчал чего-то, ползал на коленках отмерял то там, то тут и поминутно щёлкал ножницами, рискуя отрезать впотьмах ненароком клок собственной бороды. Октавия некоторое время с любопытством за ним наблюдала, потом перебралась поближе к костру. Там-то её внимание и привлёк браслет у Фрица на руке.
Девочка ещё раз осмотрела со всех сторон невзрачную кривую безделушку с девятью подвесками и парой камешков и скривила губки.
— Некрасивый браслетик, — с детской непосредственностью заключила она. Заключила, но тут же поправилась: — Некрасивый, но, наверное, очень умный. Столько рун!.. Зачем они здесь?
— Да я и сам не знаю, — смущённо признался Фриц, опуская рукав. — Мне его сделал мой... гм... учитель. Да, учитель. Надел мне на руку и сказал, чтоб я пореже его снимал.
— А больше он ничего тебе не сказал?
— Нет, ничего. Может, не хотел, а может, просто не успел.
— Ой как интересно! — Девочка захлопала в ладоши. — Здесь наверняка кроется какая-то тайна. Дай мне ещё разочек на него посмотреть, ну дай, пожалуйста!
— На... Смотри... — покраснев, сказал Фриц и протянул ей руку. — Может, что углядишь.
Кукольник оторвался от работы, посмотрел на них сквозь стёкла окуляров, вздохнул и покачал головой.
— Это бог знает, что такое! — глухо, в бороду, проговорил он сам себе. — Мало того, что эта девчонка сбежала из дому, мало того, что забралась ко мне в сундук, мало того, что мне пришлось доплатить за её провоз лодочникам лишних два с половиной флорина, так теперь она ещё будет учить нас разбирать всякие языческие закорючки! Ну что мне делать с нею? Что? Que malinteso
[24]
! Я из-за неё на виселицу пойду, из-за этой плутовки: меня обвинят, что я похищаю piccolo bambini
[25]
, и арестуют... Dio mio! He сиди так близко к огню: ты платье себе прожжёшь!
