– Значительными, – высказалась ее сестра. – Да, вот именно, именно так. Сепулькревий всегда был задумчивым и несчастным, но он иногда играл с нами – мы же делали что хотели. Теперь он нас даже видеть не хочет.
– Думает, он очень умный, – сказала Кора. – А он ничуть не умнее нас.
– Не умнее, – сказала Кларисса.
– И Гертруда тоже, – почти в один голос прибавили обе.
– Так это она похитила ваших птиц? – подмигнув Прюнскваллору, спросил Стирпайк.
– Откуда ты знаешь? – удивились сестры и еще на шаг подступили к нему.
– Все знают, ваши светлости. Все до единого в замке, – ответил Стирпайк, на этот раз подмигнув Ирме.
Услышав его вопрос, Двойняшки взялись за руки и прижались друг к дружке. Смысл сказанного Стирпайком дошел до них сразу и сразу произвел глубокое впечатление. Обе считали то, что Гертруда переманила птиц из Горницы Корней, которую они так долго приготовляли, частной своей обидой. А оказывается, все знают! Все до единого!
Сестры поворотились, намереваясь покинуть гостиную, и Доктор открыл глаза, ибо он совсем уж заснул, облокотившись на стол в середине комнаты и подперев ладонью щеку. Доктор поднялся на ноги, но ничего более элегантного, чем шевеление пальцев, изобразить не сумел – он очень устал. Сестра, слегка поскрипывая, стояла с ним рядом, – пришлось Стирпайку открыть перед Двойняшками дверь и вызваться проводить сестер до их покоев. В прихожей он сдернул с крюка свою накидку, размашистым жестом набросил ее и застегнул на горле. Накидка подчеркнула высоту его плеч, а когда он расправил ее складки – и худощавость тела.
Тетушки, видимо, приняли, как должное, то, что он покидает с ними дом Прюнскваллоров, хоть и не ответили, когда юноша попросил дозволения их проводить.
С необычайной галантностью следовал Стирпайк по пятам за ними, пересекая прямоугольник двора.
– Ты сказал, все знают, – голос Коры был настолько лишен эмоций и при этом настолько жалобен, что пробудил бы сочувственный отклик в любом человеке с сердцем добрее Стирпайкова.
– Ты так и сказал, – подхватила Кларисса.
– Но что можем мы сделать? Мы ничего не можем сделать, чтобы показать, что мы могли бы сделать, если бы только имели власть, которой нам не дают, – доходчиво объяснила Кларисса. – А раньше у нас были сотни слуг.
– Вы получите их назад, – сказал Стирпайк. – Получите всех. Новых слуг. Еще лучших. Почтительных слуг. Я это устрою. Они станут прислуживать вам – через меня. И ваша часть замка вновь наполнится жизнью. Вы станете самыми главными. Разрешите мне этим заняться, ваши светлости, и я заставлю всех плясать под вашу дудку, – какой бы она ни была, – весь замок станет плясать под нее.
– А как же Гертруда?
– Да, как же Гертруда? – спросили ровные голоса.
– Предоставьте все мне. Я сумею возвысить вас. Вы – леди Кора и леди Кларисса, леди Кларисса и леди Кора. Не забывайте об этом. И не позволяйте кому бы то ни было об этом забыть.
– Да, так и должно быть, – сказала Кора.
– Каждый обязан помнить, кто мы такие, – сказала Кларисса.
– И помнить об этом всегда, – сказала Кора.
– Иначе мы можем и власть применить, – сказала Кларисса.
– А пока, дорогие дамы, я провожу вас до ваших комнат. Вы должны довериться мне. И не должны никому рассказывать, о чем мы тут говорили. Вы обе поняли это?
– И мы отберем наших птиц у Гертруды.
Они уже поднимались по лестнице, Стирпайк придерживал обеих под локотки.
– Леди Кора, – сказал он, – попробуйте сосредоточиться на том, что я сейчас скажу. Если вы будете внимательно слушать меня, я верну вам то высокое положение в Горменгасте, которого лишила вас леди Гертруда.
– Да.
– Да.
Никакого оживления не обозначилось в их голосах, но Стирпайк уже понял – лишь по тому, что они говорят, не по тому, как, может судить он, откликается ли их мозг на его испытующие фразы.
Знал он и то, где следует остановиться. В тонком искусстве обмана и продвижения вверх знание это есть отличительный признак мастера. Стирпайк сознавал, что, когда он достигнет дверей их покоев, его охватит желание попасть вовнутрь, посмотреть, как обставлено их жилище и что они, черт подери, разумеют, говоря о Горнице Корней. Но сознавал также и необходимость точно расчислить время, в которое должно ослабить вожжи. При всем тугодумии этих теток, в жилах их струилась кровь Гроанов, способная в любую минуту, стоит лишь сделать ложный шаг, взбурлить и разрушить результаты, достигнутые за месяцы стратегических игр. И потому Стирпайк покинул сестер у дверей их покоев, поклонившись им почти до земли. Возвращаясь обшитым дубом коридором и сворачивая за угол, он оглянулся и увидел, что сестры так и стоят у дверей. Они смотрели ему в спину, неподвижные, точно две восковые фигуры.
Завтра их посещать не стоит, пусть проведут день в тревоге и в дурацких разговорах. К вечеру обе разнервничаются, им потребуется утешитель, но он постучит в их дверь лишь на следующее утро. Пока же нужно будет собрать по возможности больше сведений о них и об их настроениях.
Вместо того чтобы, достигнув двора, пересечь его и вернуться в дом Доктора, Стирпайк решил пройтись по лужайкам и, может быть, даже по террасам надо рвом, благо небо расчистилось и яростно переливалось сотнями тысяч светил.
«ЕЛОВЫЕ ШИШКИ»
Ветер стих, но воздух был холоден, и Стирпайк похвалил себя за то, что прихватил накидку. Он поднял жесткий ее воротник, почти закрывавший уши. Никуда, в частности, он не спешил, просто вышел на ночную прогулку. Передвигался он своей всегдашней полупоступью, полупробежкой, отчего казалось, будто юноша этот вечно бежит выполнять некое тайное поручение, да так оно, по внутреннему его чувству, на самом деле и было.
Он вошел в глубокие тени под аркой, затем снова возник в лежащем за арочным проходом полусвете-полутьме, словно часть чернильного мрака, пробудившаяся и оторвавшаяся от основного его тела.
Долгое время он держался поближе к замковым стенам, неуклонно двигаясь на восток. Первое намерение его, состоявшее в том, чтобы совершить своего рода détour
[13]
террас и лужаек, по которым прогуливается перед завтраком Графиня, было теперь отставлено, ибо едва Стирпайк выступил в путь, как уже его охватило наслаждение тем, что он шагает один, совершенно один под светом звезд. Прюнскваллоры его ждать не станут. У него имелся собственный ключ от парадной двери и, вернувшись, он, как и в прочие ночи, после таких же вот поздних прогулок, нальет себе на сон грядущий стаканчик коньяка и, может быть, позаимствует у Доктора немного табаку для своей кургузой трубчонки.
Или же он может, что также нередко делалось им по ночам, зайти в аптеку и позабавиться составлением какого-нибудь губительного зелья. Приходя туда, Стирпайк первым делом устремлялся к полке с ядами и смертельно опасными порошками.
