– Множество раз, ваша светлость, множество раз, – ответил Доктор. – Но никогда, с вашего разрешения, никогда не встречал его здесь.
Графиня, что-то проворчав себе под нос, осела поглубже в кресло.
– Дыма здесь никогда еще не было, – подтвердил лорд Сепулькревий. Повернув голову к двери, он немного повысил голос: – Флэй.
Из тени выполз, точно паук, нескладный слуга.
– Открой дверь, – резко приказал Сепулькревий и когда паук, поворотясь, уполз обратно в тень, его светлость шагнул к Саурдусту, согнувшемуся над столом и сотрясаемому кашлем. Взяв старика за локоть, Граф кивком подозвал Фуксию, девочка, подойдя, подхватила Саурдуста с другого бока и все трое следом за Флэем направились к двери.
Леди Гроан сидела горой, наблюдая за птицей.
Доктор Прюнскваллор, ненадолго сдвинув толстые очки на лоб, протирал глаза. Но бдительности он не утратил и, едва очки вернулись на место, улыбнулся всем и каждому по очереди. На миг взгляд его задержался на Ирме, методично раздиравшей на маленькие кусочки украшенный богатой вышивкой кремовый шелковый платочек. Глаза ее были скрыты темными стеклами очков, но по тоненькой, влажной линии обвисшего рта, по подергиванию кожи на остром носу, можно было с уверенностью заключить, что глаза уже притиснулись к стеклам снутри, покрывая их вызванной дымом влагой.
Доктор свел вместе кончики больших и указательных пальцев, а затем, разведя указательные, несколько секунд наблюдал, как они вертятся один вкруг другого. Наконец взгляд его обратился в дальний конец залы, где различались Граф с дочерью и старик между ними, приближавшиеся к двери. Кто-то, предположительно Флэй, производя великий шум, сражался с тяжелой, железной ручкой двери.
Дым полз и полз, и Доктор, подивившись, какого дьявола до сих пор не распахнута дверь, вновь занялся осмотром библиотеки, пытаясь понять, откуда исходят эти все густеющие спирали. Проходя мимо стола, он увидел нянюшку Шлакк, стоящую с Титусом, поднятым ею с мраморной столешницы, на руках. Нянюшка крепко прижимала младенца к себе, обернув в несколько слоев ткани, совершенно скрывшей его из виду. Из сооруженного ею свертка доносился придушенный плач. Морщинистый ротик Нянюшки был широко раскрыт. Слезящиеся глазки покраснели от едкого дыма пуще обычного. Но стояла она совершенно спокойно.
– Дражайшая моя и добрейшая женщина, – сказал, повернувшись на каблуках, проплывший было мимо нее Прюнскваллор, – моя бесценная Шлакк, доставьте его крошечную светлость к двери, которая по какой-то слишком тонкой для моего понимания причине все еще остается закрытой. Почему это так, я, клянусь Вентиляцией, не знаю. Но это так. Она остается закрытой. Тем не менее, отнесите младенца, моя драгоценная Шлакк, к упомянутой мною двери и поместите его бесконечно малую головку поближе к замочной скважине (уж ОНА-ТО, надо думать, открыта!), и пусть даже вам не удастся протиснуть в нее дитя, вы хотя бы позволите легким его маленькой светлости заняться делом, для которого они предназначены.
Нянюшка Шлакк и всегда-то с большим трудом понимала длинные сентенции Доктора, теперь же, когда они донеслись до нее сквозь дымную пелену, старушка только и усвоила, что ей предлагают протиснуть его светлость в замочную скважину. Еще сильнее сжав младенца тоненькими ручонками, она закричала:
– Нет, нет, нет! – и отшатнулась от Доктора.
Доктор Прюнскваллор выкатил глаза на Графиню. Последняя, судя по всему, наконец сообразила, что происходит в библиотеке, и с нарочитой неторопливостью собирала великанские складки своего одеяния, приготовляясь подняться на ноги.
Грохот, долетавший от библиотечной двери, усилился, но исконный сумрак залы в соединении с дымом не позволял разглядеть, что там происходит.
– Шлакк, – сказал, подступая к Нянюшке, Доктор, – немедленно ступайте к двери, ведите себя как разумная женщина!
– Нет, нет! – взвизгнула малютка голосом столь глупым, что доктор Прюнскваллор, вытащив из кармана носовой платок, оторвал Нянюшку от пола и сунул себе подмышку. Платок, обернувший поясницу госпожи Шлакк, не позволял ее платью соприкоснуться с одеждой Доктора. Ноги старушки немного подергались в воздухе, будто две колеблемых ветром веточки, но вскоре замерли.
Однако, еще не достигнув двери, Доктор столкнулся с выступившим из темного дыма лордом Сепулькревием.
– Дверь заперта снаружи, – прошептал Граф, воспользовавшись паузой между припадками кашля.
– Заперта? – осведомился Прюнскваллор. – Заперта, ваша светлость? Клянусь всяческим вероломством! Это становится любопытным. Весьма любопытным. И может быть, несколько слишком. А как полагаете вы, Фуксия, моя дорогая маленькая леди? А? ха-ха! Так-так, придется нам основательно пораскинуть мозгами, не правда ли? Придется, во имя всей и всяческой осведомленности! Можем ли мы взломать ее? – спросил он у лорда Сепулькревия. – Можем ли мы ее вышибить, ваша светлость, совершив оскорбление действием и иные приятнейшие поступки подобного рода?
– Слишком крепка, Прюнскваллор, – ответил лорд Сепулькревий, – четырехдюймовый дуб.
Он говорил медленно, составляя странный контраст скорому, восклицательному чириканью Прюнскваллора.
Саурдуста оставили у двери, он сидел, кашляя так, словно пытался растрясти свое старое тело в мелкие дребезги.
– Ключа от другой двери нет, – неторопливо продолжал лорд Сепулькревий. – Ею никогда не пользовались. А что окно? – Впервые на его аскетичном лице проступила тревога. Он резко шагнул к ближайшей полке и пробежался пальцами по телячьей коже книжных корешков. Затем обернулся с необычной для него живостью. – Где дым гуще всего?
– Я искал его источник, ваша светлость, – донесся из мглы голос Прюнскваллора. – Он столь густ повсюду, что ответить на ваш вопрос я затрудняюсь. Клянусь безднами тьмы, все это совершенно отвратительно. Но я ищу, ха-ха! Я ищу.
На миг голос его зазвучал, словно птичья трель. Затем опять стал нормальным.
– Фуксия, дорогая! – крикнул он. – С вами все в порядке?
– Да! – Фуксия затрудненно сглонула, прежде чем крикнуть в ответ. Она была очень напугана. – Да, доктор Прюн.
– Шлакк! – взревел Доктор. – Держите Титуса у скважины. Присмотрите за ней, Фуксия.
– Хорошо, – прошептала Фуксия и отправилась на поиски нянюшки Шлакк.
Вот тут-то по библиотеке и пронесся нечеловеческий вопль.
Ирма, изничтожавшая кремовый платочек, наконец разорвала его на кусочки столь малые, что рвать стало больше нечего, и не имея, чем занять руки, долее сдерживать себя не смогла. Она пыталась задавить крик, прижав ко рту кулачок, но ужас, охвативший ее, был слишком силен, чтобы крик удалось сдержать подобными средствами, и забыв, наконец, все, что она знала о приличиях и достойном истинной леди поведении, Ирма прижала ладони к бедрам, приподнялась на цыпочки и, вытянув лебединую шею, испустила вопль, от которого и у попугая ара кровь застыла бы в жилах.
