Я был безутешен – но при этом полон благодарности. Благодарен за то, что моя жизнь спасена, – безутешен и обескуражен перспективой, лежавшей передо мной. Что со мною станется? Кто поддержит меня? Куда мне бежать? О Боже! Ты, который дал мне жизнь и взрастил в груди моей любовь к жизни, который наполнил ее чувствами такими же, как и у других людей, созданий Твоих, не покидай меня. Сжалься над бедным рабом – не дай мне погибнуть. Если Ты не защитишь меня, я потерян – я пропал. Такие мольбы, молчаливые и невысказанные, возносились из самой сокровенной части моего сердца к небесам. Но не было ответного голоса – сладкого, тихого голоса, нисходящего с высот, шепчущего моей душе: «Это Я, не бойся». Казалось, я был покинут Богом – презираемый и ненавидимый людьми.
Примерно через три четверти часа несколько рабов принялись кричать и подавать мне знаки, чтобы я спасался бегством. И действительно, бросив взгляд вверх по течению реки, я увидел Тайбитса и двух его приятелей верхом на лошадях. Они быстро приближались, а за ними по пятам следовала свора псов. Собак было восемь или десять. Хотя до них было еще далеко, я их узнал. Они принадлежали хозяину соседней плантации. Этих гончих используют на Байю-Бёф для охоты за беглыми рабами. Они похожи на бладхаундов, но куда более свирепой породы, чем водятся в северных штатах. Они нападают на негра по приказу своего хозяина и вцепляются в него, как какой-нибудь бульдог вцепляется в четвероногое животное. Громкий лай этих собак нередко слышен на болотах, и тогда все принимаются размышлять вслух, где перехватят беглеца. Точно так же нью-йоркский охотник останавливается, чтобы послушать, как свора гончих бежит с лаем по склонам холмов, пытаясь угадать, в каком именно месте они загонят лису.
Я никогда не слышал, чтобы раб живым ускользнул из Байю-Бёф. Одна из причин этого заключается в том, что у рабов не было возможности научиться плавать, и они неспособны пересечь даже самую незначительную речушку. Во время побега им не остается ничего другого, кроме как пробежать небольшое расстояние до байю, где перед ними возникает неизбежная альтернатива: либо утонуть, либо быть затравленными собаками. Я же в юности учился плавать в чистых реках, которые текут в моей родной местности, пока не стал опытным пловцом, и чувствую себя в водной стихии как дома.
Я стоял на изгороди до тех пор, пока собаки не добрались до хлопкового пресса. Еще одно мгновение – и их долгие, яростные взлаивания объявили, что они взяли мой след. Спрыгнув со своего наблюдательного пункта, я побежал к болоту. Страх придавал мне силы, и я напрягал их, как только мог. Каждые несколько секунд я слышал лай собак. Они нагоняли меня. Каждое новое завывание слышалось ближе и ближе. Я ожидал, что в любое мгновение они кинутся мне на спину и я вот-вот почувствую, как их длинные клыки впиваются в мою плоть. Их было так много, что я не сомневался, что они разорвали бы меня на куски, мгновенно загрызли бы до смерти. Я, задыхаясь, набрал в грудь воздуха – и выдохнул полупроизнесенную, полузадушенную молитву ко Всемогущему: спасти меня, дать мне силы добраться до какой-нибудь широкой, глубокой реки, где я смогу сбить собак со следа или утонуть в ее водах. Вскоре я достиг лощины с густыми зарослями пальметто
[45]
. Пока я бежал через нее, деревца издавали громкий шелест, однако не столь громкий, чтобы заглушить собачий лай.
Продолжая бежать, насколько можно было судить – на юг, я со временем достиг ручья, вода в котором была чуть выше щиколотки. До собак оставалось в этот момент немногим более пяти род
[46]
. Я слышал, как они ломятся сквозь заросли пальметто, воздух над всем болотом звенел от их громкого, рьяного лая. Добравшись до воды, я чуть приободрился. Если бы только она была глубже, они потеряли бы мой след, и это позволило бы мне ускользнуть от них. К счастью, пока я бежал по ручью, он становился все глубже и шире: вот вода уже поднялась выше лодыжек, вот она уже на полпути до колена; временами я погружался по пояс, а потом вновь выбирался на более мелкие места. Собаки не успели нагнать меня, пока я не вошел в воду. Они явно растерялись. Теперь их свирепый лай становился все более и более глухим, подтверждая, что я от них удаляюсь. Наконец я остановился, чтобы прислушаться, но долгие громкие завывания вновь усилились в воздухе, подсказывая мне, что я еще не в безопасности. Они пока могли проследить мой путь от одного бочажка к другому, хоть их и задерживала вода. Со временем, к моей великой радости, я добрался до места, где русло ручья становилось широким, и, бросившись в воду, вскоре переплыл его ленивое течение, переправившись на другую сторону. Уж здесь-то собаки точно будут сбиты с толку: течение уносит прочь все следы того легкого, неуловимого запаха, который позволяет чуткой гончей идти по следу жертвы.
После того как я пересек ручей, поверхность вокруг оказалась такой топкой, что я больше не мог бежать. Теперь я оказался в месте, которое, как я узнал впоследствии, называлось «великой топью Пакудри». Здесь росли гигантские деревья – сикоморы
[47]
, амбровое дерево
[48]
, хлопковое дерево и кипарисы. Эти заросли, насколько мне известно, простираются до берегов реки Калкасье. На 30 или 40 миль там нет никаких обитателей, исключая животных: медведей, диких кошек и огромного числа скользких рептилий, которые кишат там повсюду. В сущности, с того момента, как я пересек ручей, и до тех пор, пока не вышел из болота по моем возвращении, эти рептилии окружали меня. Я видел сотни мокасиновых змей. Каждая лужа и яма, каждый ствол поваленного дерева, через который я должен был перебираться или перепрыгивать, так и кишели ими. Они уползали прочь при моем приближении, но порой в спешке я едва не хватался за них руками или чуть не наступал ногой. Это ядовитые змеи, их укус опаснее укуса гремучей змеи. Кроме того, я потерял один башмак, а у второго полностью отвалилась подошва, оставив на моей щиколотке только верх ботинка.
Кроме змей я видел множество аллигаторов, больших и малых, лежавших в воде или на кусках топляка. Шум, который я издавал, как правило, отпугивал их, и они отплывали прочь или ныряли в более глубокие места. Однако порой я выбегал прямо на такое чудовище, не заметив его. В подобных случаях я отпрыгивал назад, после чего огибал хищника по дуге. Аллигатор может сделать довольно стремительный бросок по прямой, но быстро поворачивать не умеет. Если отпрыгнуть в сторону, то ускользнуть от него нетрудно.
Около двух часов дня я в последний раз услышал далекие голоса гончих. Вероятно, они так и не пересекли реку. Мокрый и усталый, но избавленный от чувства неминуемой и мгновенной смертельной опасности, я продолжал двигаться дальше. Теперь я проявлял больше осторожности в отношении змей и аллигаторов, чем во время первой части моего пути. Прежде чем ступить в глинистый бочажок, я тыкал в воду палкой. Если в воде было заметно какое-то движение, я обходил это место, если нет – отваживался пересечь его вброд.
