– Все, что я могу сказать, хозяин, – отвечал я, – что это неправда. Как мог бы я писать письма, не имея ни чернил, ни бумаги? Да и не хочу я никому писать, у меня и друзей-то живых на всем белом свете нет. Этот Армсби – лгун и пьяница, как говорят, да ему вообще никто не верит. Вы знаете, что я всегда говорю правду и никогда не ухожу с плантации без пропуска. Так вот, господин, я понимаю, что задумал Армсби, совершенно ясно понимаю. Разве он не хотел, чтобы вы наняли его надсмотрщиком?
– Да, он хотел ко мне наняться, – подтвердил Эппс.
– В том-то и дело, – продолжал я. – Он хочет заставить вас поверить, что все мы собираемся сбежать, и тогда, он думает, вы наймете его надсмотрщиком, чтобы за нами приглядывать. Он просто взял да и выдумал всю эту историю, потому что хочет получить место. Все это ложь, хозяин, вот помяните мое слово.
Эппс некоторое время размышлял, явно впечатленный правдоподобием моей версии, а потом воскликнул:
– Будь я проклят, Платт, если не поверю, что ты говоришь правду. Должно быть, он принимает меня за полоумного, коли думает, что сможет надуть меня такими байками, верно? Может, он думает, что сумеет меня одурачить; может, он думает, что я ничего не знаю – что я не могу сам позаботиться о своих собственных ниггерах? Будто можно подольститься к старине Эппсу, а? Ха-ха-ха! Чертов Армсби. Науськай на него собак, Платт! – И, разразившись множеством комментариев, описывающих общий характер Армсби и собственную свою способность позаботиться о делах и приглядывать за собственными «ниггерами», хозяин Эппс покинул хижину. Как только он ушел, я бросил письмо в огонь и с упавшим и отчаявшимся сердцем смотрел, как послание, стоившее мне стольких тревог и размышлений, которое, как я с любовью надеялся, будет моим посланником на земле свободы, извивается и скукоживается на ложе из углей и превращается в дым и пепел. Армсби, этого злосчастного предателя, в скором времени изгнали с плантации Шоу к моему вящему облегчению: я боялся, что он возобновит этот разговор и, возможно, убедит Эппса поверить ему.
Теперь я не знал, откуда мне ждать избавления. Надежды вспыхивали в моем сердце только для того, чтобы их сокрушили и растоптали. Лето моей жизни проходило мимо. Я чувствовал, что начинаю преждевременно стареть; что еще несколько лет неволи, тяжкого труда и печалей – и ядовитые миазмы местных болот сделают свою адскую работу, приведя меня в объятия могилы, чтобы истлеть там и быть забытым. Отвергнутый, преданный, отрезанный от всякой надежды на помощь, я мог лишь рухнуть на землю и стенать в невыразимом мучении. Надежда на спасение была единственным светом, который посылал луч утешения в мое сердце. Теперь этот луч едва теплился, слабый и бледный. И еще один разочарованный вздох мог бы полностью его погасить, оставив меня ощупью скитаться в полуночной тьме до конца жизни.
Глава XVII
Уайли не прислушивается к советам тетушки Фебы и дядюшки Абрама и пойман патрульными – Организация и обязанность патрулей – Уайли совершает побег – Размышления о Уайли – Его неожиданное возвращение – Поимка Уайли на Ред-Ривер и заключение в александрийской тюрьме – Опознан Джозефом Робертсом – Подчиняю собак в предвкушении побега – Беглецы в «Великих Сосновых Лесах» – Пойманы Адамом Тайдемом и индейцами – Август убит собаками – Нелли, рабыня Элдрета – История Селесты – Организованное движение – Лью Чейни, предатель – Мысль о мятеже
Год 1850, до какового времени я ныне добрался в своем повествовании, опустив множество событий, неинтересных для читателя, был несчастливым годом для моего товарища Уайли – мужа Фебы. Застенчивая и необщительная натура Уайли до сих пор оставляла его в тени описываемых событий. Хотя Уайли редко раскрывал рот и безропотно вращался по своей ограниченной и ничем не примечательной орбите, в груди этого молчаливого «ниггера» жила горячая стихия любви к общению. И вот в приступе самонадеянности, презирая философию дядюшки Абрама и ни во что не ставя советы тетушки Фебы, он с глупым упрямством решил посетить хижину на соседней плантации без пропуска.
Столь приятным было общество, в котором он оказался, что Уайли не замечал течения времени, и заря уже начала заниматься на востоке, прежде чем он это осознал. Пустившись домой во всю прыть, он надеялся достичь наших хижин до того, как прозвучит рожок; но, к несчастью, по пути его выследила компания патрульных.
Как обстоят с этим дела в других темных краях, где царит рабство, я не знаю, но на Байю-Бёф существует организация патрульных, как их называют, чья обязанность – хватать и сечь кнутом любого раба, которого найдут вне его плантации. Они передвигаются верхом, возглавляемые капитаном, вооруженные и в сопровождении собак. Они имеют право (по закону или по общему согласию?) применить наказание к чернокожему, застигнутому вне пределов поместья его хозяина без пропуска, и даже застрелить его, если он попытается убежать. У каждой такой компании есть свой район для патрулирования вниз и вверх по течению. Оплачивают их труд плантаторы, они вносят лепту пропорционально числу своих рабов. Стук копыт их лошадей, проносящихся мимо, слышен в любой час ночи, и нередко можно видеть, как они гонят перед собой какого-нибудь раба или ведут его на веревке, захлестнутой на шее, к плантации его владельца.
Уайли бежал перед одной из таких компаний, надеясь, что сумеет добраться до своей хижины прежде, чем они его перехватят; но одна из их собак, огромная кровожадная гончая, вцепилась ему в ногу и крепко держала. Патрульные жестоко избили его кнутом и привели захваченного в плен к Эппсу. От Эппса Уайли получил еще одну порку, гораздо более жестокую, так что ссадины от кнута и собачьи укусы кровоточили, и он был настолько слаб и несчастен, что едва мог шевелиться. В таком состоянии он никак не мог держать свой ряд в поле, и, как следствие, не было ни одного часа за весь тот день, когда Уайли не ощутил бы на себе укус хозяйской плетки, прикасавшейся к его кровоточащей и израненной спине. Страдания его сделались невыносимыми, и он наконец решил убежать.
Не раскрывая своего намерения совершить побег даже жене Фебе, он принялся готовиться привести свой план в исполнение. Приготовив еду из всего своего недельного пайка, Уайли осторожно выбрался из хижины в воскресенье вечером, после того как его товарищи улеглись спать. Когда утром прозвучал рожок, Уайли не явился. Его стали искать в хижинах, в зерновом амбаре, в хлопковом амбаре, в каждом уголке и закутке окрестностей. Каждого из нас допросили, выведывая любые подробности, которые могли бы пролить свет на его внезапное исчезновение или нынешнее местонахождение. Эппс рвал и метал и, оседлав лошадь, галопом носился по соседним плантациям, повсюду ведя расспросы. Поиски оказались бесплодны. Не удалось узнать ничего такого, что намекнуло бы на судьбу пропавшего. Собак отвели к болоту, но они не смогли взять его след. Они кружили по лесу, уткнувшись носами в землю, но всякий раз вскоре возвращались к тому месту, с которого начинали.
Уайли скрылся, да сделал это настолько тайно и осторожно, что сбил с толку и посрамил всякую погоню. Шли дни и даже недели, и никто ничего о нем не слышал. Эппс только ругался и сыпал проклятиями. Это была единственная тема наших разговоров, когда мы оставались одни. Мы только и делали, что гадали, что с ним сталось. Одни предполагали, что Уайли мог утонуть в каком-нибудь байю, поскольку не умел плавать; другие – что его, возможно, сожрали аллигаторы или ужалила ядовитая мокасиновая змея, чей укус приводит к верной и быстрой смерти. Однако все мы испытывали теплую и сердечную симпатию к бедняге Уайли, где бы он теперь ни был. Множество искренних молитв слетало с уст дядюшки Абрама, прося подмоги и безопасности для странника.
