Примерно через три недели, когда мы уже потеряли всякую надежду когда-нибудь увидеть его снова, к нашему удивлению, он однажды появился среди нас. Из его рассказов мы поняли, что, покинув плантацию, он имел намерение добраться до Южной Каролины – до тех мест, где он прежде жил у хозяина Буфорда. На день он залегал в укрытие, иногда прятался в ветвях какого-нибудь дерева, а по ночам продвигался вперед через болота. Наконец однажды утром, прямо на рассвете, он добрался до берегов Ред-Ривер. Пока он стоял на берегу, размышляя, как же ему переправиться, его изловил какой-то белый и потребовал пропуск. Поскольку пропуска у него не было и он явно был беглецом, его отвезли в Александрию и посадили в тюрьму. Так случилось, что спустя несколько дней Джозеф Робертс, дядя госпожи Эппс, был проездом в Александрии и, зайдя в тюрьму, опознал его. Уайли работал на его плантации, когда Эппс жил в Хафф Пауэр. Уплатив тюремную пошлину и выписав ему пропуск, под которым была приписка для Эппса с просьбой не подвергать Уайли порке при его возвращении, Робертс отослал его обратно на Байю-Бёф. Лишь надежда, которую Уайли возлагал на эту просьбу, и уверения Робертса в том, что его хозяин эту просьбу уважит, поддерживали его, когда он приближался к дому. Однако, как можно было сразу предположить, Эппс на эту просьбу не обратил ни малейшего внимания. Спустя три дня, которые Уайли провел в страхе и недобрых предчувствиях, его раздели и подвергли одной из самых бесчеловечных порок, каким так часто подвергаются бедные рабы. То была первая и последняя попытка бегства в жизни Уайли. Длинные шрамы вдоль всей спины, которые он унесет с собой в могилу, постоянно напоминают ему об опасностях такого шага.
За все десять лет, что я принадлежал Эппсу, не было ни дня, когда бы я не советовался сам с собой о перспективе побега. Я строил множество планов, которые в момент их создания считал превосходными, но один за другим все они были отринуты. Ни один человек, который ни разу не был в таком положении, не может себе представить тысяч препятствий, встающих на пути беглого раба. Рука каждого белого поднимается против него: патрульные ищут его, гончие рыщут по его следу, а природа этой местности такова, что практически невозможно пройти через нее невредимым. Однако я думал, что может настать тот час, когда мне снова придется бежать через болота. Поэтому пришел к выводу, что нужно подготовиться к вероятности преследования гончими Эппса. У него было несколько собак, из которых одна славилась как известная охотница на рабов, самая яростная и свирепая из всего выводка. Охотясь по вечерам за енотами или опоссумами, я никогда не упускал возможности, оказавшись наедине с ними, хорошенько их избить. Таким образом я со временем сумел почти полностью их подчинить. Они боялись меня, повиновались моему голосу сразу, в то время как у остальных не было над ними совершенно никакой власти. Даже если бы они последовали за мной и перехватили, не сомневаюсь, они поостереглись бы на меня нападать
[88]
.
Несмотря на безнадежность побега, в лесах и болотах всегда полным-полно беглецов. Многие рабы, когда заболевают или настолько изнемогают, что уже не в состоянии выполнять свои задания, бегут в болота. Они готовы потом понести наказание за свой проступок – лишь бы сейчас получить хоть день или два передышки.
В бытность мою собственностью Форда я по нечаянности послужил причиной обнаружения укрытия шести или восьми таких беглецов, которые обосновались в «Великих Сосновых Лесах». Адам Тайдем часто посылал меня с лесозаготовок в поместье за провизией. Весь путь пролегал сквозь густой сосновый лес. Около десяти часов в прекрасный лунный вечер, возвращаясь к ручью вдоль Техасской дороги и неся в переброшенном через плечо мешке освежеванного поросенка, я услышал позади себя шаги. Обернувшись, я увидел, что ко мне быстро приближаются двое чернокожих в одежде рабов. Поравнявшись со мною, один из них поднял дубинку, словно намереваясь ударить меня, а другой схватился за мешок. Я ухитрился уклониться от обоих и, перехватив сосновую дубинку, опустил ее на голову одного из них с такой силой, что тот, видимо потеряв сознание, распростерся на земле. Как раз в этот момент еще двое появились сбоку от дороги. Однако, прежде чем они успели схватить меня, я сумел прорваться мимо них и, взяв ноги в руки, скрылся бегством, сильно перепуганный, ища спасения на лесозаготовках. Когда я сообщил Адаму об этом приключении, он тут же поспешил в индейскую деревню, поднял на ноги Каскаллу и нескольких воинов его племени и пустился в преследование беглецов. Я сопровождал их до места нападения, где мы обнаружили на дороге лужу крови там, где я ударил нападавшего дубинкой по голове. После тщательного и долгого обыска близлежащих лесов один из людей Каскаллы заметил струйку дыма, поднимавшуюся сквозь ветви нескольких развесистых сосен, которые упали и уперлись вершинами друг в друга. Это место со всеми предосторожностями было окружено, и всех, кто прятался в укрытии, взяли в плен.
Эти невольники сбежали с плантации неподалеку от Ламури и скрывались в течение трех недель. Они не имели в отношении меня злого умысла, желая лишь напугать, чтобы отобрать поросенка. Заметив, что я часто хожу вечером по направлению к плантации Форда, и заподозрив, какова природа данных мне поручений, они стали выслеживать меня, увидели, как я заколол и разделал поросенка, и напали во время моего возвращения. У них заканчивалась провизия, и на такую крайность их толкнула нужда. Адам препроводил их в приходскую тюрьму и был щедро вознагражден.
Нередко беглец лишается жизни в своей попытке ускользнуть от преследователей. Владения Эппса с одной стороны граничили с поместьем Кэри – очень обширной сахарной плантацией. Кэри ежегодно возделывает по меньшей мере полторы тысячи акров сахарного тростника, производя 2200–2300 хогсхедов
[89]
сахара (каждый акр
[90]
обычно приносит примерно полтора хогсхеда
[91]
). Помимо этого он засеивает 500–600 акров кукурузой и хлопком. В прошлом году ему принадлежали 153 работника и почти столько же детей, да еще он каждый год нанимает на этой стороне Миссисипи целую партию рабов дополнительно.
Одного из негров-погонщиков Кэри, приятного умного боя, звали Августом. Во время праздников, а порой и когда мы работали на соседних полях, у меня была возможность свести с ним знакомство, которое со временем превратилось в теплую взаимную привязанность. Прошлым летом он имел несчастье вызвать неудовольствие надсмотрщика, грубого и бессердечного животного, который жестоко исполосовал его кнутом. Август бежал. Добравшись до тростниковой скирды на плантации Хокинса, он затаился на ее верхушке. Все псы Кэри были пущены в погоню за ним (их было около пятнадцати), и вскоре они взяли след, ведущий к его укрытию. Они окружили скирду, лая и скребя когтями ее бока, но не могли добраться до жертвы. В конце концов, привлеченные лаем гончих, подъехали преследователи, один надсмотрщик влез на скирду и сбросил Августа вниз. Когда тот скатился на землю, вся стая бросилась на него, и не успели разогнать псов в стороны, как они уже изглодали и изувечили его тело самым ужасным образом; в сотне мест их клыки проникали в мясо до самой кости. Его подняли, привязали к мулу и отвезли домой. Но это было последнее из несчастий Августа. Он прожил до следующего дня, а потом смерть пришла к несчастному парню и милосердно избавила его от мук.
