Пока пароход скользил по воде к Новому Орлеану, возможно, я не был вне себя от счастья – возможно, мне совсем не трудно было удержаться от того, чтобы пуститься в пляс по палубе – возможно, я не чувствовал благодарности к человеку, который проделал столько сотен миль ради меня, возможно, я не подносил огня к его трубке, не ждал и не следил за каждым его словом, не бежал выполнять малейшее его желание… Если же все было не так – что ж, это неважно.
Мы задержались в Новом Орлеане на два дня. Здесь я указал местонахождение невольничьего загона Фримана и того помещения, где меня купил Форд. На улице мы случайно встретили самого Теофилуса Фримана, но я решил, что не стоит возобновлять наше с ним старое знакомство. От уважаемых граждан мы узнали, что он сделался низким, жалким неудачником – человеком без репутации, с которым все было кончено.
Мы также посетили архивариуса, г-на Женуа, которому было адресовано письмо сенатора Соула, и нашли, что этот человек в полной мере заслуживает своей почетной репутации. Он весьма великодушно снабдил нас своего рода законным пропуском за своей подписью и официальной печатью. В нем содержалось сделанное архивариусом описание моей наружности, и поэтому я приведу его здесь.
Вот его копия:
«Штат Луизиана – город Новый Орлеан
Контора архивариуса, второй округ
Всем, кому будет предъявлено нижеследующее:
Сим удостоверяется, что Генри Нортап, эсквайр, из графства Вашингтон, штат Нью-Йорк, предъявил мне надлежащие доказательства вольного положения Соломона, мулата, в возрасте около сорока двух лет, ростом пять футов, семь дюймов и шесть линий
[106]
, с курчавыми волосами и каштановыми глазами, уроженца штата Нью-Йорк. Поскольку означенный Нортап собирается доставить означенного Соломона на его родину, двигаясь по южным дорогам, гражданские власти просят пропустить означенного цветного Соломона и не чинить ему препятствий, буде он станет вести себя смирно и подобающе.
Выдано под моею подписью и скреплено печатью города Новый Орлеан сего 7 января 1853 года.
Тиль Женуа, архивариус»
Восьмого числа мы прибыли к озеру Поншартрен по железной дороге и в должное время, двигаясь обычным маршрутом, достигли Чарлстона. После того как мы в этом городе поднялись на борт парохода и оплатили проезд, мистера Нортапа подозвал к себе таможенный офицер, потребовав объяснить, почему тот не зарегистрировал своего слугу. Он ответил, что у него нет никаких слуг – что, будучи представителем штата Нью-Йорк, он сопровождает свободного гражданина этого штата из рабства на свободу и не желает и не намеревается никого регистрировать. Из речей и манеры Нортапа я заключил (хотя, может статься, и совершенно ошибочно), что мы сможем избежать любых препятствий, которые могут чинить нам власти Чарлстона. И действительно, через некоторое время нам было разрешено следовать дальше. Когда мы проплывали мимо Ричмонда (штат Виргиния), я мельком увидел невольничий загон Гудина. Наконец 17 января 1853 года мы прибыли в Вашингтон.
Мы удостоверились, что Берч и Рэдберн по-прежнему живут в этом городе. Немедленно была подана жалоба председателю полицейского суда Вашингтона против Джеймса Берча в связи с похищением и продажей меня в рабство. Он был арестован согласно ордеру, выписанному судьей Годдардом, и, представ перед судьей Мэнселом, был помещен под стражу с залогом в три тысячи долларов. Едва оказавшись под арестом, Берч весьма взволновался, демонстрируя крайний страх и тревогу. И еще прежде, чем добрался до кабинета судьи на Луизиана-авеню и узнал точное содержание жалобы, поданной на него, просил полицейских позволить ему посоветоваться с его бывшим партнером Бенджамином Шекелсом, занимавшимся работорговлей в течение 17 лет. Последний внес за него залог.
В десять часов утра 18 января обе стороны предстали перед полицейским судьей. Сенатор Чейз от штата Огайо, преподобный Орвилл Кларк из Сэнди-Хилл и мистер Нортап представляли сторону обвинения, а Джозеф Бредли – сторону защиты.
Генерал Орвилл Кларк был вызван свидетелем и принес присягу, а затем подтвердил, что знал меня с детства и что я – свободный человек, каким был и мой отец до меня. Затем то же самое подтвердил мистер Нортап и предъявил факты, связанные с его миссией в Авойеле.
Затем к присяге был приведен Эбинизер Рэдберн и засвидетельствовал, что ему 48 лет, что он житель Вашингтона и знает Берча 14 лет, что в 1841 году он был содержателем невольничьего загона Уильямса, что он помнит факт моего заключения в этом загоне в тот год. Тут адвокат ответчика признал, что я был помещен в загон Берчем весной 1841 года, и далее на это признание опиралось обвинение.
Затем в качестве свидетеля со стороны заключенного был вызван Бенджамин Шекелс. Это крупный человек с грубыми чертами лица. Читатель, вероятно, сможет получить довольно верное представление о Шекелсе, прочтя его собственные слова, которыми он воспользовался, отвечая на первый вопрос адвоката обвиняемого. Шекелса спросили о месте рождения, и ответ его, высказанный довольно задиристым тоном, состоял из следующих слов:
– Я родился в графстве Онтарио, штат Нью-Йорк, и весил 14 фунтов!
[107]
Воистину Бенджамин был дитя, развитое не по годам. Далее он засвидетельствовал, что владел гостиницей «Пароход» в Вашингтоне в 1841 году и видел меня там весной того же года. Он начал было пересказывать разговор, слышанный им, между некими двумя мужчинами, но сенатор Чейз выдвинул возражение, поскольку изложение того, что говорили третьи лица, считалось ненадлежащим доказательством. Однако возражение сенатора было отвергнуто судьей, и Шекелс продолжал. Он утверждал, будто два человека пришли в его гостиницу и заявили, что у них есть цветной на продажу. Они переговорили с Берчем; они заявили, будто приехали из Джорджии, но из какого графства – он не помнит. Они изложили полную историю этого «боя», сказав, что он каменщик и играет на скрипке. Берч ответил, что купит его, если они придут к соглашению. Они вышли и затем привели боя, и я был тем самым боем. Далее Шекелс засвидетельствовал – совершенно невозмутимо, как если бы это было чистой правдой, – что я сказал ему, будто родился и вырос в Джорджии; что один из молодых людей, пришедших со мной, был моим хозяином; что, расставаясь с ним, я высказал немало сожалений и, как ему показалось, «даже прослезился». Но при этом я будто бы говорил, что мой хозяин имеет право продать меня; что он должен продать меня, поскольку он «спустил все в азартных играх и кутежах».
Шекелс продолжал следующими словами, которые я скопировал из протокола допроса: «Берч расспросил боя в обычной манере, сказал ему, что если купит его, то отошлет на Юг. Бой сказал, что у него нет никаких возражений, что на самом деле он хотел бы поехать на Юг. Насколько мне известно, Берч уплатил за него 650 долларов. Не знаю, какое имя ему было дано, но думаю, что не Соломон. Имена этих двух мужчин мне неизвестны. Они пробыли в моей таверне два или три часа, в течение какового времени бой играл на скрипке. Соглашение о продаже было подписано в моем буфете. Это был печатный бланк, заполненный Берчем. До 1838 года Берч был моим партнером. Наш бизнес состоял в купле-продаже рабов. Затем он стал партнером Теофилуса Фримана из Нового Орлеана. Берч покупал здесь, а Фриман там продавал».
