Казалось, что ради такой цели все средства хороши, тем более под веселое подмигивание огоньков, к которому уже привыкла мисс Барт, цель уменьшилась до размеров булавочной головки и превратилась в один из этих огоньков, растворившись в общем сиянии. Но ослепительные молодые леди и сами немного слепнут от собственных лучей, они склонны забывать, что их скромные спутники, утонувшие в сиянии светила, продолжают вращаться по своей орбите, излучая тепло на собственный лад. И если эти минуты поэтического наслаждения Лили не омрачались мыслями о том, что и платье, и манто, в которых она блистала в опере, пусть и не напрямую, но оплачены Гасом Тренором, то сам вышеупомянутый был не настолько поэтической натурой, чтобы упустить из виду сей прозаический факт. Он знал только, что никогда в жизни еще Лили не была так ослепительна, что ни на ком из присутствующих женщин роскошная одежда не сидит так хорошо, как на ней, и что до сей поры он, предоставивший ей возможность блистать, не получил ничего взамен, кроме права созерцать ее вместе с сотнями прочих зрителей.
Поэтому Лили ждал неприятный сюрприз: в антракте, оказавшись с ней наедине, Тренор сказал без всяких преамбул тоном, не терпящим возражений:
— Послушайте, Лили, вы меня избегаете? Я три-четыре дня в неделю в городе, вы знаете, в каком клубе меня можно найти, но, похоже, вы вспоминаете о моем существовании, только когда хотите получить от меня куш.
Да, фраза была очень дурного тона, но от этого не легче. Надо было отвечать, а Лили живо понимала: сейчас неподходящий момент, чтобы гордо приосаниться и удивленно вскинуть брови — ее обычный способ прекратить малейшие поползновения на фамильярность.
— Мне чрезвычайно льстит ваше желание увидеться со мной, — ответила она с рассчитанной легкостью, — но если только вы не забыли мой адрес, то легко нашли бы меня в любой вечер у моей тетушки, кстати, я вас там и ожидала увидеть.
Этим она надеялась его улестить, но потерпела неудачу, ибо он ответил, насупив брови (Лили знала, что эта его угрюмость — признак крайней досады):
— Черта с два! Прийти к вашей тетке и полдня слушать, как вы щебечете со своими воздыхателями! Я, как вам известно, не из тех, кто сидит в толпе и чешет языком, — я предпочту убраться из этого балагана. Нет чтобы нам развлечься вдвоем — тихо-мирно прогуляться, как в тот день в Белломонте, когда вы встречали меня на станции.
Он неприятно близко придвинулся, чтобы сделать это предложение, и ей показалось, что она уловила специфический запах, который объяснял, почему щеки его багровы, а лоб блестит от пота.
Мысль о том, что любое опрометчивое слово может спровоцировать нежелательный взрыв, умерила ее отвращение, и она ответила со смехом:
— Не представляю себе, как мы будем совершать сельские прогулки в городе, но я ведь не все время окружена свитой воздыхателей, и стоит вам только дать мне знать, когда вы придете, я все устрою так, чтобы мы могли мило и тихо побеседовать.
— Черта с два! Вы всегда так говорите, — возразил Тренор, речь которого не отличалась особой изысканностью. — Вы так же меня отшили тогда, на свадьбе у Ван Осбургов, но, выражаясь без обиняков, теперь вы получили от меня то, что хотели, и предпочитаете видеть рядом с собой кого угодно другого.
Последние слова прозвучали громко и так резко, что Лили вспыхнула от возмущения, но не утратила контроль над ситуацией и для пущей убедительности по-дружески положила ладонь на его плечо.
— Ну не глупите, Гас. Я не могу позволить так неразумно говорить со мной. Если вам на самом деле так уж хочется меня повидать, отчего бы вам не пригласить меня прогуляться в парке как-нибудь пополудни? Я согласна, что в городе очень приятно уподобиться сельским жителям, и если хотите, мы можем покормить там белок, а потом вы покатаете меня на лодке по озеру.
Она говорила и улыбалась, глядя ему в глаза, и этот взгляд смягчил ее подтрунивание и заставил его внезапно поддаться ее воле.
— Ладно, тогда пусть так и будет. Завтра вы придете? Завтра в три часа пополудни в конце аллеи. Запомните, я буду там ровно в три, вы же не подведете меня, Лили?
Но, к облегчению мисс Барт, повторить вопрос он не успел, ибо в дверях ложи появился Джордж Дорсет. Тренор мрачно отступил на свое место, а Лили встретила вошедшего лучезарной улыбкой. Последний раз они с Дорсетом разговаривали еще в Белломонте, но что-то в его взгляде, в его манерах сказало ей, что он не забыл, как тепло и дружески они общались в ту последнюю встречу. Он был не из тех мужчин, кто легко выражает свое восхищение: землистое лицо и недоверчивые глаза, казалось, выставили вечный заслон от вторжения пылких эмоций. Но интуиция Лили всегда посылала ей невидимые сигналы, если кто-то подпадал под ее очарование, и поэтому, освободив для Дорсета место на узеньком диванчике, она была уверена, что тот безмолвно наслаждается тем, что сидит рядом с нею. Немногие женщины снисходили до благосклонности к Дорсету, а Лили была с ним ласкова тогда, в Белломонте, и теперь ее улыбка снова лучилась божественной добротой.
— Ну, вот мы и открыли новый сезон кошачьих концертов, — начал он жалостно. — И ведь нынешний год нимало не отличается от прошлого, разве что наряды у женщин новые, а голоса у певцов все те же. Жена у меня, видите ли, меломанка, каждый год мне приходится проходить с ней через это испытание. Итальянцы еще куда ни шло, туда она может и опоздать, есть время переварить ужин. Но если дают Вагнера, то ужин проглатывается второпях, и я потом за это расплачиваюсь. А еще эти проклятые сквозняки — если не астма, то плеврит обеспечен. Это Тренор вышел из ложи и не задернул шторку! С его толстокожестью никакие сквозняки не страшны. Вы когда-нибудь видали, как он ест? Как это он до сих пор еще жив, не представляю. Наверное, внутренности у него тоже бронированные. Да, но я зашел сказать вам, что моя супруга хочет, чтобы вы пришли к нам в гости в следующее воскресенье. Ради бога, умоляю, соглашайтесь. Она пригласила толпу зануд, то есть я хотел сказать — интеллектуалов, у нее новое увлечение, и боюсь, это еще хуже, чем музыка. У некоторых из них длинные волосы, за супом они начинают спор и не замечают ничего. В результате ужин стынет, а я страдаю несварением. Это дурень Сильвертон притащил их в дом, он сочиняет стишки, видите ли, их с Бертой теперь водой не разольешь. Она может писать лучше всех их, вместе взятых, если захочет, и я не осуждаю ее за стремление окружить себя умными людьми, я прошу лишь одного: не заставляйте меня смотреть, как они едят!
Истинный смысл этого странного общения доставил Лили явственное удовольствие. В обычных обстоятельствах не было бы ничего странного в приглашении Берты Дорсет, однако после происшествия в Белломонте двух женщин разделяла скрытая вражда. Теперь с нарастающим удивлением Лили почувствовала, что жажда мести угасла в ней. «Чтобы простить врага, надо сначала ранить его», — гласит малайская пословица. И вот Лили теперь на собственном опыте познавала ее истинность. Если бы она уничтожила письма миссис Дорсет, то наверняка продолжала бы ненавидеть ее, но то, что они оставались в ее владении, полностью утоляло ее обиду.
Она улыбкой выразила свое согласие и перевязала бант на манто, знаменуя тем самым побег от притязаний Тренора.
