— Я злюсь, — сказал я и убавил скорость.
— Спасибо, — поблагодарила она.
— Я ехал слишком быстро.
— Да. Ты немного сумасшедший.
— Нет, — ответил я. — Я никогда не был сумасшедшим. Никогда.
— Ладно, не обращай внимания, — сказала она.
Я перевел дыхание.
— Хорошо. Я не буду обращать внимания.
— Прекрасно, лихач. — Она потрепала меня по колену и убрала руку. — Нам некуда спешить.
Я потратил несколько секунд на то, чтобы поправить боковые зеркала. Я ехал гораздо медленнее дозволенной скорости.
— Позволь мне лишь сказать, что этот парень мне не понравился.
— Я так и поняла. — Она улыбнулась. Хорошая женщина, которую я когда-то бросил. — Ты ему тоже не понравился.
— Паршивая машина, — сказал я.
Анна повернулась на сиденье, отвернулась от меня. Она смотрела в окно. Мы проезжали промышленную зону, простиравшуюся примерно на полмили.
— Я скучаю по своему грузовику, — проговорила она.
Когда она это сказала, я попытался вспомнить (не смог тогда, не могу и сейчас) фигуру речи, в которой часть замещает целое.
— Что это за машина? — спросил я.
— Понятия не имею, — ответила она.
— Корейская.
— Может быть, — пожала плечами Анна. — Я не разбираюсь в машинах.
Он взяла меньший конверт и вскрыла его.
— Сколько мы получили? — поинтересовался я.
— Смотри на дорогу, — ответила она. — Я пересчитаю.
В конверте лежали четыре пачки банкнот, каждая была перехвачена тонкой резинкой. Анна перечитала одну.
— Похоже, десять тысяч долларов, канадских.
— Всего? — уточнил я.
— Похоже на то.
— Этого не хватит надолго.
— Посмотрим, — сказала она.
Потом взяла другой конверт, достала оттуда паспорт и водительские права.
— Как тебя зовут? — спросил я.
Она посмотрела в права.
— Джейн Грей. Из Гастингса, Небраска.
— Ты была в Небраске?
— В Омахе, — сказала она. — Не знаю, где находится Гастингс.
— Я не был в Небраске.
— Мне нравится мое имя, — призналась Анна. — Сразу чувствуешь себя героиней викторианского романа.
Она раскрыла паспорт и посмотрела на фото:
— Боже!
— Дай посмотреть, — попросил я.
— Ни за что, — отказалась она. — Где они взяли эту фотографию?
— Покажи.
— Лучше веди машину, — сказала она.
Я получил свой паспорт и водительские права в воскресенье днем, в отеле, накануне отъезда в Оттаву. Теперь меня звали Оливер Грей. Имя мне понравилось, может быть, потому, что звучало оно как-то по-старинному. Фотография мне показалось удачной. Анна тоже так думала. Ту же фотографию и то же имя вписали в мои новые права. Это было мое первое вымышленное имя, прежде чем я принял псевдоним для написания отчета, прежде чем Анна дала мне это имя, прежде чем я впервые услышал про Рэя Брэдбери.
На подъезде к Монреалю движение стало более оживленным. Я почти не имел опыта вождения в таком большом городе. Была пятница, три часа дня. На окраинах машины скапливались в обоих направлениях. Водители казались маньяками. Дорожные знаки были на французском языке. Анна стала моим штурманом. Она положила открытую дорожную карту на колени, но все равно сомневалась в маршруте. На перекрестке шоссе 133 и 10, вопреки четким указаниям Анны, я упрямо поехал на восток, хотя должен был свернуть на запад. Мы проехали почти пять миль, прежде чем я признал, что ошибся. Когда мы повернули направо, чтобы вернуться в город, Анна, на вид невозмутимая, спросила, бывал ли я прежде в Монреале.
— Был, — ответил я. — Один раз. С родителями. Еще до смерти отца.
Я был мал, сказал я ей, и не помню этих мест. Я не сказал Анне — сейчас не понимаю, почему — что был в Монреале еще раз, тоже много лет назад, вместе с Сарой.
Мы провели там долгий уик-энд ранней весной. Осматривали достопримечательности, заходили в хорошие рестораны (я помню португальский ресторан рядом с «МакГрилем», где впервые попробовал морского окуня) и просто наслаждались друг другом. Мы отмечали известие о беременности Сары. В запоздалой попытке наладить отношения (сюжет для французов) отец Сары предложил оплатить нашу поездку, но она наотрез отказалась.
Когда мы были в Монреале, беременность Сары была совсем не заметна. Даже по утрам ее не тошнило. Она прекрасно себя чувствовала — признаки позднего токсикоза проявились только за полторы недели до ожидаемых родов — и была очень счастлива. Я тоже был счастлив.
Было уже половина четвертого, когда мы почти наугад нашли рю Сен-Поль и отель «Бонсекур», узкое четырехэтажное кирпичное здание неопределенного стиля. Его окружали небольшие антикварные магазинчики и этнические рестораны. Вход в «Бонсекур» был хорошо спрятан: единственная стеклянная дверь, на которой маленькими черными буквами было написано название, выходила на крутую бетонную лестницу. Лобби отеля, маленькое и чисто утилитарное, находилось на втором этаже, номера — на следующих двух этажах. Я оставил машину перед отелем на пятачке, предназначенном для выгрузки багажа, и попытался помочь Анне с сумками. Я сумел лишь поднять одну сумку вверх по лестнице и на полпути вынужден был остановиться, чтобы передохнуть. Анна проделала этот путь несколько раз. Я оставил ее с сумками регистрироваться у портье — ведь это у нее были недавно полученные фальшивые водительские права и паспорт, — а сам отправился вниз, отводить машину в гараж отеля. Чтобы воссоединиться с Анной в лобби, мне пришлось подняться из гаража на три лестничных марша, а потом по лестнице отеля, ведущей с улицы. Я сильно устал. Наш номер на четвертом этаже, сказала Анна. Лифта не было.
— Дай мне минуту, — попросил я.
— Ты в порядке? — спросила Анна.
— Все хорошо.
В углу лобби по обеим сторонам низкого стола стояли два кресла, покрытые искусственной кожей. На столе кто-то оставил журнал.
— Давай посидим там? — предложил я. — Сейчас, отдышусь немного.
— Ты сядь, — сказала она. — Я отнесу сумки в комнату.
— Нет-нет, — возразил я. — Я не хочу, чтобы ты это делала. Останься со мной. Давай посидим и поговорим. А потом я помогу.
Мы сели. Я старался дышать глубоко, задерживая дыхание.
— Ну и в убогое же место нас отправили, — заметила она.
— Может быть, в номерах лучше? — предположил я.
— Думаешь?
— Теперь мы — семья Грей, — сказал я.
— Ты — Бад.
