Она встала и подошла к мягкому креслу, где оставила сумку, прежде чем уйти гулять. Вынула оттуда несколько книг.
— Это замечательные книги, Рэй. Их читала мне мама. — Анна назвала книги, которые держала в руке. — А маме их читала ее мама. И я читала их своим детям.
— Да, ты говорила.
— Я помню. Просто послушай. Я не хочу читать их клону. Он — не тот, кому мне хотелось бы их читать. Я хочу читать их своим внукам. Я ждала того времени, когда смогу читать эти книги внукам. Мечтала об этом. Ты даже не представляешь, как я об этом мечтала.
— Не представляю, — кивнул я. — Ты права.
— Я не хотела тебя обидеть. Рэй. Хорошо? Ведь речь может идти не о тебе?
— Может.
— Я скучаю по детям, — сказала она. — Скучаю по их детям. Милые малыши. Я хочу к ним. Хочу читать им эти книги.
— Не сомневаюсь, — сказал я, изо всех сил стараясь изобразить сочувствие.
— Увижу ли я их снова?
— Не знаю, — ответил я. — В смысле, откуда мне знать? Я ничего не знаю. Кроме того, что ты рассказывала. Ты мне скажи. Ты увидишь их снова?
— Не знаю, — проговорила Анна. Она помолчала, потом сунула книги обратно в сумку. — Может быть, да.
— Мне очень жаль, — сказал я.
Мне действительно было жаль.
Она снова села на кровать.
— Что я здесь делаю? — спросила она. — Что я делаю?
— Не знаю, Анна, — сказал я. — Если ты этого не знаешь, то я и подавно. Давай вернемся домой?
Какое-то время она раздумывала над моим предложением. Потом ответила:
— Нет. Нам нельзя ехать домой.
— Нельзя? Или мы не поедем?
— И то, и другое, — ответила она. — Пожалей меня, Рэй. Мне грустно. Я разрушена.
— Что я могу сделать? — спросил я. — Я не знаю, что делать.
— Просто помолчи минутку. Дай мне посидеть молча.
Я был рад сделать это.
После паузы она сказала:
— Мы не можем вернуться домой.
— Я тебе верю, — сказал я, хотя поверил не до конца.
Может она или нет, но я полагал, что я могу вернуться домой, и если точка невозврата существует, я ее пока не перешел.
В тот вечер за ужином Анна сказала мне:
— Меня выследят скорее, чем тебя. Меня знают. Знают, что я против их программы, знают, что я вхожу в организацию диссидентов, что живу на границе Отчужденных земель. Они обнаружат мою связь с клоном, прежде чем допустят саму возможность того, что ты можешь быть вместе со мной. От того, когда меня найдут, зависит твоя возможность спастись и продолжить наше дело.
— С клоном, в одиночку?
— Если все обернется именно так, — ответила она. — Да.
— Не думаю, Анна, что я на это способен. Не думаю, что я сделаю.
— Придется. У тебя не будет выбора.
— Я могу его отпустить.
— Ты не можешь этого сделать, Рэй.
Когда я говорил это, я еще не видел клона.
— Послушай, — сказал я. — Я могу сделать вот что: пригласить тебя на ужин. Не возражаешь?
Она улыбнулась.
— Это замечательно, Рэй. Давай пойдем в какое-нибудь красивое место?
С дешевой и легкой галантностью, уже думая о том, как после ужина вернусь в номер и усну, я сказал:
— Куда захочешь. Но если это далеко, то не пешком.
— Давай наденем что-нибудь нарядное? — попросила она.
— Посмотрю, что у меня есть.
Гуляя после обеда, Анна присмотрела ресторан в старой части Монреаля. Ей показалось, что он очень неплохой.
— Значит, пойдем туда, — решил я.
— Я видела меню, выставленное в окне. Там жутко дорого.
— Ничего, — сказал я.
Был субботний вечер, но мы явились достаточно рано, чтобы получить столик без предварительного заказа. Место было эффектное — двухсотпятидесятилетняя бывшая конюшня, которую с помощью денег, вкуса и внимания к деталям превратили в элегантный и очень дорогой ресторан: открытые балки темного дерева, накрахмаленные белые скатерти, прекрасный фарфор, серебро и хрусталь. Свечи. Вышколенные официанты. Ресторан был большим, но столы тщательно расставлены в соответствии с акустикой, поэтому, хотя большинство мест были заняты, в зале ресторана было уютно и спокойно. Анна надела льняной сарафан в вертикальную бело-зеленую полоску, в котором она казалась выше ростом. (Этот сарафан вызвал во мне особые воспоминания. Когда-то я купил очень похожий для Сары.) Анна сделала макияж — помада, карандаш для глаз и прочее. Если она и красилась раньше, я этого не замечал. Я был в рубашке-шотландке с короткими рукавами и брюках цветах хаки. Я всегда одеваюсь так, как одевался мой отец. Я привез с собой в Канаду две спортивные куртки, обе шерстяные, одну — в шотландскую клетку, другую — в морском стиле. Теперь куртка была перекинута у меня через руку.
Когда мы уселись, я сказал:
— У тебя прекрасный французский.
— Я изучала его в школе, — сказала она. — Делаю много ошибок.
— Похоже, они тебя понимают.
— Да, потому что они все говорят по-английски.
Во время ужина в основном говорила Анна. Может быть, думал я, она так много говорит (и сейчас, и вообще), чтобы не думать о своем горе и отчаянии? В тот вечер она была даже разговорчивее, чем обычно.
— Восхитительное место, — сказал она. — Я никогда не бывала в таких великолепных ресторанах. А ты?
— Может, раз или два.
— С Сарой?
— Да, должно быть, с Сарой.
— Здесь чудесно, — проговорила она. — Чувствую себя гламурной и богатой. Спасибо, что пригласил меня.
Она снова заговорила о муже и о поездках, которые они совершали вдвоем. Было видно, что она не хочет говорить о детях. Я понимал, что она пыталась избежать боли, которую могли вызвать подобные разговоры. В какой-то момент Анна стала серьезной и мрачной. Она взглянула на меня через стол.
— В машине, вчера, — сказала она, — ты не ответил, когда я призналась, что именно сделала для клона.
Я об этом не думал.
— Я не знал, как ответить, — проговорил я. — Когда читал твои записи, я предполагал, что это может быть.
— Я совершила ошибку, — сказала она. — Я знаю.
— Ты ведь слышала о медсестрах, которые делают подобное пациентам, инвалидам, умирающим. Ангелы милосердия.
— Это совсем другое. Я не должна была этого делать. Не знаю, зачем сделала. Бедный мальчик даже не понял, что с ним произошло.
— Ты доставила ему немного удовольствия, — сказал я. — Немного расслабила его.
