— Ну, наши-то спецы в один голос гарантируют и полную сохранность матрицы, и абсолютную работоспособность носителя, а как оно будет на самом деле? — присаживаться снова собеседник не стал, нерешительно переступив с ноги на ногу. — Думаю, сие только самому Хроносу и известно. А насчет последнего вопроса? В том-то и дело, что подсадить матрицу сразу невозможно — чуть ли не впервые в истории Проекта не обнаружено ни одной точки пересечения, вообще ни одной, представляешь? И боюсь, это уже напрямую связано с нашим беглецом и вызванными им изменениями реальности. Вот и приходится идти, так сказать, окружным путем… успеть бы только им дойти.
— А что будет с этим парнем? После отправки матрицы, в смысле?
Несколько секунд названный Сережей офицер молчал, затем коротко пожал плечами:
— Да ничего с ним не будет. Получит своего невозвращенца, напьется с горя и станет дальше служить… если сможет. Тридцать три, ему тоже самое время уходить. А потом…
— Врешь, — опустив взгляд, негромко, но твердо прервал его адмирал, — врешь. А я этого не люблю. Повторить вопрос? И сядь обратно, не маячь.
— Не надо повторять, — контр-адмирал тяжело опустился в кресло, будто бы внезапно ставшее для него тесным. — Понимаешь, за все время существования Хроноса мы еще ни разу не решались на радикальное вмешательство в ход истории. А сейчас у нас просто нет другого выхода, иначе может исчезнуть весь наш мир, вообще все, что мы знаем, и…
— Сережа, что будет с парнем? — повысил голос Алексей Анатольевич. — Не заставляй меня напоминать о такой давным-давно между нами забытой глупости, как субординация, и требовать отвечать на вопрос старшего по званию!
Прежде чем ответить, собеседник вздохнул и снова вытащил из кармана кителя пачку сигарет, но курить не стал. И даже доставать из пачки сигарету не стал:
— Специалисты считают, что одновременное существование не ограниченной по сроку функционирования психоматрицы и ее исходника слишком опасно. Теоретически это может помешать выполнению задания. Поэтому в интересах всего человечества…
— Поэтому в интересах всего человечества гореть нам в аду, Сережа, и нам с тобой, и твоим спецам, — негромко пробормотал адмирал, еще ниже опуская голову. — В одном чане вариться будем; вариться и вечно слушать объяснения наших многомудрых научников о том, что опасно, а что нет. Ладно, иди.
— Леша, я…
— Иди, кому сказал, — по-прежнему не поднимая головы, перебил тот. — Знаешь, об одном сейчас жалею — о том, что согласился в этот Проект перейти. Сидел бы себе сейчас тихонько при штабе флота, через три года вышел на пенсию и никогда бы не узнал ни про твой «Хронос», будь он поскорее закрыт, ни про «интересы человечества». Которыми отчего-то очень любят прикрываться те, кто решает в очередной раз изменить судьбу этого самого человечества. Я ведь адмирала еще во время Первой Галактической получил, когда с банкирчиками из МФК
[1]
воевал, — и, между прочим, горжусь этим. Боевое у меня звание, а не по выслуге лет. А сейчас? Впору самолично погоны сорвать… Считай, мое согласие ты получил, приказ оформишь позже, пришлешь с нарочным на подпись.
Адмирал неожиданно поднял опущенную седую голову, в упор взглянул на подчиненного:
— Иди, распоряжайся, спасай человечество. Это не моя война, но спорить не стану. Повторюсь, разве что: я очень надеюсь, что вы не ошибаетесь.
ГЛАВА 1
Молодой, но так и не успевший состариться город был мертв уже больше двадцати лет. По заросшим травой и кустарником улицам не ездили автомашины, во дворах школ и многоэтажек не играли дети, в пустых окнах домов не загорался вечерами свет, не играла музыка. Из предусмотренных проектом пятидесяти тысяч жителей ныне здесь обитало лишь несколько сержантов и прапоров-вэвэшников дежурной вахтовой смены, непонятно что и от кого охранявших, да бессчетное множество самого разнообразного зверья, от безобидных белок, одичавших кошек и лошадей до переселившихся из близлежащих лесов волков и диких кабанов.
Но истинным хозяином города, конечно же, был ветер. Вездесущий, всезнающий и всепонимающий, он изо всех сил пытался вдохнуть в него хоть какое-то подобие жизни. Сквозь давным-давно выбитые окна ветер врывался в пустые квартиры, аккуратно складывая в углах покинутых комнат пожелтевшие, свернувшиеся в трубочки фотографии, скрипел дверями рассохшихся от времени шкафов, трепал вылинявшие занавески, шелестел страницами чудом уцелевших газет и журналов. И, словно разуверившись в своих силах хоть на миг оживить навечно покинутые дома, тоскливо завывал в шахтах застывших между этажами лифтов. А затем, устав плакать над растворившимся в жарком радиоактивном мареве той давней весны прошлым, уносился прочь. Туда, где надгробным памятником возвышалась над городом уродливая пирамида Саркофага.
А ведь совсем недавно, всего каких-то два с небольшим десятилетия назад, это был не просто город-спутник могучей современной Станции, а построенный в одной отдельно взятой советской республике маленький социалистический рай. Город будущего, город детей и роз, город покорителей мирного атома. Высокие зарплаты, молодые — средний возраст под тридцать лет — жители, отдельная квартира у каждой семьи, практически нулевой уровень преступности, сосновый бор за городской чертой, полные продуктовые и промтоварные магазины.
Затем было преступно затянутое на целые сутки изгнание из рая, официально названное «временной эвакуацией в связи с неблагоприятной радиационной обстановкой». И взбесившиеся рентгенометры, насчитывающие тысячи микрорентген на крышах домов, и сотни — внутри квартир. И страшный термин «зона абсолютного отселения». И двадцать лет разрушения и звенящей пустоты. И сводящие с ума граффити на стенах брошенных домов — словно негативные отпечатки былой, доатомной, жизни. Фигурки детей, животных, раздирающие душу и сердце надписи…
Мирный атом нанес удар, оставивший после себя пятьдесят пять тысяч квадратных километров зараженной, непригодной к жизни земли; территорию, равную по площади территории современной Бельгии.
Припять.
Чернобыльская, имени Владимира Ильича Ленина, атомная электростанция.
Это случилось двадцать шестого апреля тысяча девятьсот восемьдесят шестого года.
Украина, город Припять, 2010 год
… — «Дмитрий Кольцов, собкор, Вадим Никонов, оператор». Журналисты, значит? — закончив изучать документы, не то спросил, не то просто констатировал факт охраняющий въезд в тридцатикилометровую зону немолодой, лет сорока с лишним прапорщик внутренних войск, возвращая молодым людям их редакционные и командировочные удостоверения, но заполненный типографский бланк списка на проход в Зону с размашистой резолюцией начальника спецкомендатуры по охране ЧАЭС оставил у себя.
— И чего вас всех сюда тянет? Снова в Припять, небось? Или на саму станцию? Впрочем, ладно. Пожалуйста, выйдите из машины. Мобильные телефоны, радиопередающие устройства, фото и видеокамеры предлагаю сдать сейчас. Вернем при выезде. Если найдем во время обыска, задержим за нарушение пропускного режима.
