— Четырнадцать выиграл, — поведал Копыто. — Пару тысяч уже пропили.
— И теперь тебе нужен миллион?
— Или около того, — махнул рукой уйбуй. — Дай сколько-нибудь, примерно столько, а я тебе потом еще много принесу. В натуре.
— Откуфа принесешь?
Копыто разлил еще по одной, надеясь, что теперь-то уж фюрер все поймет, и, выпив, почти по складам произнес:
— Кувалда, пойми: я выигрываю в карты. Ты даешь мне миллион и договариваешься с челами какими-нибудь на игру по-крупному. Я выигрываю, и мы в шоколаде. Это, мля, Эльдорадо!
— А ты точно выиграешь? — подозрительно осведомился одноглазый.
Миллион у фюрера был. У него было больше — три миллиона, но деньги откладывались на погашение взятого у шасов во время выборов кредита, и расставаться с ними Кувалда не хотел.
— Выиграю я, выиграю! Хочешь, доставай карты, я…
— Не нафо со мной играть, — пробурчал одноглазый. Помолчал. — Ты уверен, что выиграешь у челов?
— Так у них артефакта нет.
— Фа, — после короткого раздумья согласился фюрер. — Артефакта у них нет.
— А у меня есть.
— А как насчет нарушения режима секретности?
— Об этом я и толкую! — воскликнул Копыто. — Не хочу я в казино идти, там меня сразу засекут, мля.
— Так что ты хочешь?
— У тебя ведь есть связи с человскими урками?
— Ну.
— Сведи меня с ними! Пристрой в какую-нибудь крупную игру. А дальше моя забота. У меня эти вероятности вот где сидят! — Уйбуй сжал кулак. — Я их, в натуре, раздену. Только миллион дай, мля!
Кувалда выпил еще, долго смотрел на продемонстрированную подчиненным пачку банкнот и, наконец, решился:
— Хорошо, Копыто, буфет тебе миллион. И игру я тебе найфу… Есть на примете… Но смотри: проиграешь — можешь сразу ифти вешаться.
* * *
Дачный поселок Переделкино.
Ближнее Подмосковье,
4 ноября, четверг, 16.18
— Пятьдесят тысяч?!! — Мамоцких изумленно вытаращился на Чернышева. — Вы сказали: пятьдесят?
— Да, синьор, ровно пятьдесят, — подтвердил Роберто. — Хотите — наличными, хотите — чеком.
— Чем же они столь знамениты?
— Для широкой публики — ничем, — спокойно ответил Чернышев. — Обычные карты восемнадцатого века. Предмет, безусловно, интересный, но не редкий, я специально уточнял у коллекционеров — даже особого разрешения на их вывоз не потребуется. Для меня же шкатулка — семейная реликвия. Она передавалась из поколения в поколение, мои предки берегли ее. К сожалению, во время революции шкатулка пропала, каким-то образом оказалась у вас…
— Законным образом, — уточнил Мамоцких.
— Я не ставлю под сомнение ваше право, — поднял ладони Роберто. — Вы владеете вещью, которая крайне дорога мне. Я достаточно богат, чтобы предложить за нее хорошую цену. Мы договоримся?
Разговор проходил в гостиной, из окон которой открывался прекрасный вид на запущенный сад. Мужчины сидели за круглым столом, покрытым кружевной скатертью, и пили чай из красивых фарфоровых чашек, украшенных изящными медальонами с медвежьими головами. Похожее изображение было вырезано на стоящем в углу дубовом буфете — монументальном произведении мебельного искусства девятнадцатого века. Медвежья голова — один из элементов родового герба Чернышевых: Роберто не сомневался, что и сервиз, и буфет украдены из поместья его предков. Что еще можно найти в старом переделкинском доме? В чьих еще усадьбах побывал прадед облезлого Ефима?
От размышлений Чернышева отвлек голос Мамоцких:
— Знаете, что я думаю? — безапелляционно заявил Ефим. — Я думаю, вы врете! Вы лгун!
— Что? — Роберто недоуменно посмотрел на собеседника. — Что вы имеете в виду?
— Я думаю, вы узнали, что карты представляют большую ценность, и пытаетесь задешево купить их у меня. Вы проходимец. И никакой не Чернышев! — Мамоцких потрогал себя за унылый нос. — Убирайтесь!
— Как знаете, — пожал плечами Роберто. — Можете оставить карты у себя и начать поиски желающих купить за большие деньги. Когда убедитесь, что таковых не существует, позвоните. — Чернышев положил на стол визитку. — Но предупреждаю: при нашем следующем разговоре я предложу за них не более пятнадцати тысяч.
— Неужели?
— А вы проверьте. — Чернышев поднялся и направился к прихожей. — Всего наилучшего.
— Подождите!!
Окрик прозвучал, когда Роберто взялся за плащ. Чернышев обернулся и увидел, что возле Ефима выросла неопрятная старуха в черном. Когда она принесла чай, Роберто решил, что это прислуга, потом понял — мать. Она не присутствовала при разговоре, но, судя по всему, подслушивала за дверью и теперь выговаривала непутевому сыну.
— Уходите, — жалобно попросил Мамоцких.
— Не смейте! — властно велела старуха. Чернышев усмехнулся и вернулся в гостиную.
— Где ты будешь искать других покупателей? — Родительница уперла руки в бока и нависла над своим чадом тенью отца Гамлета. На верхней губе яростно подрагивала гигантская бородавка. — Пойдешь в скупку? Или к оценщикам? А если попадешь к бандитам? Ты ведь такой доверчивый, тебя обманут или отнимут…
— Не отнимут, — буркнул Ефим.
Мамоцких-мама оказалась не такой дурой, как можно было бы предположить, глядя на сыночка. Ей хватило всего четырех секунд, чтобы понять подлинный смысл ответа.
— Идиот!! — Крепкая пощечина заставила покраснеть левую сторону сыновней физиономии. — Ты их проиграл!!
Роберто огорченно плюнул на грязный пол гостиной и коротко выругался. Впрочем, никто из присутствующих не обратил внимания на недостойное поведение гостя.
— Откуда я знал, что они ценные?! — завизжал отрок. — Валялись на чердаке! Кто о них помнил?
— Ты их проиграл! — Старуха схватилась за сердце. — За что мне такое наказание?
— Я их продал за двадцать тысяч!
— Которые ты был должен?
— Ну…
Еще одна пощечина.
— А что мне оставалось делать?! — орал Ефим. — Да, я был должен! Я проиграл! Этот гад хотел нашу дачу, а я уговорил его взять эти идиотские карты! За двадцать тысяч, представляешь?! Как я мог отказаться? Я ведь не знал, что заявится этот богатей!
— Ты должен был знать!
Дискуссия вновь перешла в стадию рукоприкладства. Старуха лупила неразумное чадо, отпрыск подвывал и закрывал руками голову, Чернышев угрюмо молчал и прислушивался, надеясь, что разгоряченные Мамоцких упомянут имя таинственного гада.
