— А ты не дурак. Как тебя зовут?
— Парк.
Кейджер поправил ремень сумки на плече.
— Знаешь, Парк, что я думаю?
— Не знаю.
— По-моему, мы очень скоро выясним, что сильнее, знание или деньги. По-моему, чем хуже идут дела, тем больше будет расстояние между умными бедняками и глупыми богачами. И что умные бедняки сумеют разобраться, как надо жить, а глупые богачи, наверное, сделают что-нибудь совсем тупое. К примеру, нажмут парочку красных кнопок и взорвут все к чертовой бабушке. Вот что я думаю. — Он расчесал волосы. — А ты что думаешь?
На Парка потянуло холодком замерзшего мира, но он не мог поверить в тот сценарий, который услышал. Его ребенок не допускал таких прозрений. Для его ребенка нет места в таком мире, какой описывал этот богатый чужак, так откуда же ему взяться?
Он показал на дверь.
— Я думаю, нам следует договориться, пока деньги совсем не обесценились.
Кейджер достал из сумки ключ, какие бывают в кино про тюрьмы.
— Ты не дурак. Но тебе не хватает воображения. Или, может, тебе не хочется им пользоваться.
Он вставил ключ в замок и со скрежетом провернул на 360 градусов.
— Возможно, ты не проникнешься увиденным.
Он толкнул дверь, и она распахнулась.
— Только, хочешь или нет, ты будешь мечтать об этом.
Он шагнул внутрь, снова достал расческу и поправил какие-то неразличимые погрешности своей стрижки.
Парк и Бини последовали за ним, вошли в скрытую круглую комнату, бывший дворец самых элитных клиентов Кейджера. Теперь, вместо обезумевших от кокаина старлеток и урожденных полукровок, отбросов европейской аристократии, комнату обжило приглушенное собрание эстетов и любителей, строго отобранный внутренний круг.
Здесь были почти исключительно мужчины, в большинстве не старше тридцати, их высокий статус внешне проявлялся в малоизвестности фильмов, групп, литературных цитат или обрывках машинного компьютерного языка, изображенных на их футболках. Некоторые из присутствующих носили очки, чаще всего громадные пластиковые в стиле ретро или незаметные, без оправ, геометрической формы. Прически так же варьировались, от длинных и нечесаных волос до бобрика военного образца. Одеты они были в джинсы, черные предпочтительно, защитные позволительно. Избранная обувь — кеды конверс, черные, красные или белые, высокие или низкие. Ни один из присутствующих не сумел повторить скрупулезность ботанического совершенства Кейджера. Планшетники, смартфоны, ноутбуки, облака ссылок, все очень модифицированные и персонализированные. Приборы передавали сигналы непосредственно друг другу и по вездесущей беспроводной сети клуба, а также подробно сообщали, хотя и без слов, об убеждениях и склонностях своего владельца в пределах этого особого конклава.
Как и в турнирном зале, откуда они только что ушли, всеобщее внимание было приковано к ряду экранов. Они были смонтированы на стене вдоль половины окружности комнаты на таком уровне, чтобы обеспечить наибольший комфорт для зрителей, сидящих вдоль диаметра комнаты. Интервалы между экранами были рассчитаны таким образом, чтобы минимизировать боковое рассеивание света и не отвлекать периферийное зрение на соседние экраны. На потолке и голых участках стены висели увеличенные фотографии процессорных чипов и подробные скриншоты золотой эры 8-битных видеоигр из 80-х годов, которые скрывали динамики и одновременно отражали и фокусировали звук в центре комнаты.
В центре располагалась группа из пяти черно-красных Шаровых кресел «Ээро Аарнио». Сидевшие в них полностью погрузились в шары, и только ноги свисали или высовывались из отверстий, повернутых в сторону экранов.
На самих экранах изображения мелькали и неслись, камеры наезжали и отъезжали, выхватывали частности из рядов всплывающих и выпадающих меню, находили место на карте, карта увеличивалась и разворачивалась в виде тщательно детализированной сцены на центральной площади полностью железного города. Это Кузня, Город Кузнецов. Одна из точек входа в «Бездну Приливов». Пункт назначения для групп, которым нужно либо тяжелое вооружение, либо изготовить орудия для конкретного ремесла.
Пять центральных экранов показывали город с точки зрения нескольких персонажей. На остальных экранах — коллекция более широких общих планов. Пять аватаров: темный, светлый, человек, нечеловек, в кольчуге, в латах, дородный, стройный, ощерившийся лезвиями, с одним только посохом в руках, в плаще с капюшоном, в бикини из меха. Традиционные архетипы ролевых игр в стиле фэнтези. Они материализовались со свистом и гудением, сгущаясь из искусно размытого пространства, и стояли неподвижно среди дымящихся чудес Кузни.
Зрители, устроившись за круглыми столиками и на банкетках, напротив экранов, шевелились, кто-то набирал текст на своих устройствах, несколько человек шептали что-то в микрофоны.
Парк услышал, как парень со следами от угрей на лице и в футболке с логотипом «Атари» тихо говорит в цифровой диктофон.
— Решили остановиться на классике. Рыцарь, волхв, вор, варвар, эльф. Не знаю, то ли имеется в виду лагерь, то ли вассальная присяга.
Приход Кейджера вызвал небольшое оживление, взгляды отвлеклись от экранов. В его сторону закивали, и он ответил на кивки взмахом расчески, адресованным сразу всем, потом повернулся спиной к аудитории и посмотрел на экраны.
Затем почесал шею зубцами расчески.
— Знают свою тусовку.
Он посмотрел на Парка, кивнул ему, подзывая в сторону к небольшому бару.
Барная зона, где управлялась очень молодая девушка, одетая с шиком анимешной школьницы-гейши с Харадзюку, располагалась примерно на метр ниже пола, так что глянцевая поверхность стойки с коллажами из порнографических картинок с героями Диснея находилась на уровне коленей приближающихся клиентов. Кейджер опустился на колени и кивнул барменше. Она наклонила голову и стала наполнять зеленый бамбуковый кувшинчик холодным саке. Парк сел на корточки, ожидая, пока она поставит перед ними кувшинчик и две маленькие кипарисовые коробочки масу.
Кейджер наполнил коробочки, одну передал Парку, другую взял себе и поднял:
— Канпай!
Парк поднял свою коробочку:
— Канпай.
Они выпили.
Кейджер осушил коробочку до дна и снова налил себе.
— Первый раз я поехал в Японию, когда мне было девять. На год с отцом. По делам. Мне она казалась чужой, пока я не узнал отаку.
[19]
В смысле полного погружения, они во всех отношениях опережали меня на несколько лет. Конечно, у них было естественное преимущество. Все самые интересные технологии разрабатывались для их рынка. Мое преимущество было в том, что по сравнению с ними я был продвинутый в социальном смысле. Они очень быстро стали мне доверять и допустили меня к своему хакерскому кунг-фу. Не к чистому коду, к которому у меня никогда не было способностей, но они помогли мне отпереть такие уровни игры, о существовании которых я и не подозревал. Тайные ходы. Когда я вернулся, я уже шесть месяцев как играл на плейстейшн, а она еще даже не вышла в США. Так началось мое паломничество. В культурном смысле я никогда не забирался слишком глубоко. Очень уж непрозрачно. Я человек не очень эмоциональный. Со мной редко бывают такие вспышки, как тогда, с телефоном. Обычно мне трудно угадать настроение другого человека. Японцы в Японии для меня очень сложны. А с отаку это не имеет значения. Там никому нет дела до твоих чувств. Мой отец никогда не понимал, в чем фишка. Ума ему хватает, но он уже слишком старый. Ему было за пятьдесят, когда я появился на свет. При таком разрыве мы можем орать друг на друга и не слышать.
