Парк считал секунды, установив себе лимит еще в одну минуту, прежде чем ему нужно будет убираться.
Когда оставалось семнадцать секунд, он заметил это.
Прямо у подножия лестницы он обнаружил небольшую рабочую станцию. Широкоэкранный ноутбук «Делл-XPS», соединенный кабелем с внешним жестким диском и больше не подключенный ни к чему. Ни к локальной сети, общей для всех остальных компьютеров в комнате, ни к принтеру, ни к какому-либо другому периферийному устройству. Один только кабель питания от сетевого фильтра, расположенного на панели рядом с восемью такими же, и внешний диск.
Парк перешагнул через труп Хайдо, размазав кровь на герметизированном бетонном полу. Он встал над ноутбуком и посмотрел на диск и на красный стикер со знаком биологической опасности, прилепленный на крышке корпуса.
За те месяцы, которые прошли с тех пор, как Бини свел его с Хайдо и он стал регулярно снабжать фармеров, он только раз видел, как пользовались этим ноутбуком. Сидя в одном из заляпанных «Ред буллом» рабочих кресел «Зоди», он перекладывал белые таблетки метокси из пакетика в пустую черную баночку из-под фотопленки и кивнул, когда Хайдо позвонили и тот сказал, что ему нужно ответить.
Не поднимая головы, по второму разу пересчитывая зверские таблеточки 5-метоксидиизопропилтриптамина, он расслабил мышцы глаз, чтобы расширить периферийное зрение, как учил инструктор по самообороне, и краем глаза увидел, как Хайдо расстегивает молнию рюкзака, вынимает плоскую коробочку, украшенную одним красным кружком, и подсоединяет к ноутбуку, стоявшему в режиме ожидания. Закончив с этим, он стал говорить через беспроводную гарнитуру о таких вещах, как Указующая Десница Тирана, Амулет Тени, Рукавицы Крестоносца, о ком-то по имени Трад Редейв и больших количествах золота.
Парк взглянул на свои часы с самовзводом, не зависевшие ни от каких источников питания, помимо его собственных двигательных усилий.
Он пробыл в комнате больше пяти минут.
Он отсоединил USB-коннектор диска, обмотал короткий кабель вокруг корпуса и сунул в карман брюк.
Выйдя из комнаты, Парк задержался, чтобы сфотографировать один из частично отпечатавшихся следов, потом вышел под последние лучи неторопливого вечернего солнца, оставив дверь открытой, и не спеша направился к «Субару-WRX», припаркованной за мусоровозом, который почти скрылся под горой своего же мусора, в конус аллеи, выходившей на бульвар Эвиэйшн.
Не дело, если кто-нибудь заметит, что он бежит оттуда.
Даже в наше время полиция расследует убийства.
Парк сказал себе, что в этом и есть смысл сделанных им фотографий и кражи жесткого диска.
Но было и еще кое-что: Бини сказал, что Хайдо знает «того чувака».
А Роуз не спала уже больше четырех недель. И в тот же день ближе к вечеру, перед тем как снова уйти работать, он зашел в детскую и увидел, что она стоит над кроваткой плачущей малышки, приложив указательный палец к ее губам, и отчаянным громким шепотом старается ее успокоить, причем так давит пальцем на младенческую кожу малышки, что она побелела.
Звякнул телефон. CMC. Вызов:
дрмр отчт Зч/хаундз хайленд+фаунтен
Три часа. Парк прикинул расстояние, пробки. Может быть, он успеет перекусить. Если потом кое-где нарушит правила.
Все по порядку. Он открыл дверь с водительской стороны, сунул руку под сиденье и плавно оторвал кобуру вальтера от лоскута липучки. Забрав пистолет и диск, он открыл багажник. Распихав по углам разное барахло, снял чехол, накрывавший домкрат и другие инструменты, просунул пальцы под маломерную запаску и отогнул резиновую нашлепку, открывая внутреннюю часть вечно сдутой шины. Туда отправились пистолет, диск, часы, а оттуда появились пакетик с низкопробным экстази и пара флаконов валиума и демерола. Потом он положил чехол на место, разбросал барахло и закрыл багажник. Таблетки сунул под пассажирское сиденье, откуда их было легко достать.
Парк помедлил, задумавшись, не положить ли туда что-нибудь посущественнее, чтобы никто не мог придраться, когда найдет заначку, но решил не класть. Зачем выбрасывать свой лучший товар из-за всякой ерунды.
Пожалуй, дело не в том, что не стоит метать бисер перед свиньями. Но в нем по сию пору крепко сидели протестантские ценности его отца. В данном случае «Не трать напрасно». И точка.
Парк опять взглянул на часы.
Если выехать прямо сейчас, подумал он, останется время что-нибудь перехватить по дороге.
Но он сидел, положив руку на ключ зажигания, зная, что должен повернуть его и уехать, но на мгновение замер, стараясь вспомнить, какой был день недели и месяц.
Когда я встал на следующее утро, пламя уже потушили, над Ла-Сиенегой еще висело облако густого черного дыма, и мне вспомнилась история лос-анджелесской долины.
Бережно держа блюдце и кофейную чашку с эспрессо, я думал о том, как осушали здешние болота, и о клубах газа, наверняка витающих над ней. И о нефтяных месторождениях, которые открыли потом, о жирных струях промышленной вони. И о смоге в середине семидесятых, еще до каталитических нейтрализаторов и неэтилированного бензина.
Это небо в желтушных синяках больше уже никогда не возвращалось, но не из-за недостатка людского усердия. На дорогах творился настоящий кошмар, но дело было не столько в общем количестве автомобилей, сколько в том, что улицы перекрывались, потому что никто не ремонтировал и не убирал обломков после смертельных аварий, или в том, что им приходилось объезжать автоколонну гвардии, или наводнение из-за прорванной трубы, или оборванные провода линии электропередачи, или какую-нибудь группу демонстрантов, отчаянно протестующих против такого состояния дорог и магистралей.
Помимо всего этого, из-за высоких цен на бензин на дорогах появилось достаточно гибридов, а людям с низкими доходами пришлось попрощаться с личным автотранспортом, так что, если бы не периодические взрывы и не постоянная пелена дыма, наплывающая на город с низовых пожаров на юге, востоке и севере, качество воздуха, пожалуй, было бы наилучшим за многие годы.
Когда я думал об этом, я часто жалел, что купил дом в холмах, а не тот, который приглядел в Санта-Монике. Рано или поздно мы окажемся на последней линии обороны спиной к морю и по щиколотку в прибое. Не то чтоб мне особенно нравилось думать, что я буду очевидцем этой финальной сцены. Сказать так было бы большой натяжкой.
Большую часть дня я возился в саду и со своими коллекциями. Выставлял горшки и вазоны с растениями, то на солнце, то в тень, одни щедро поливал, другие только сбрызгивал. Подсыпал мульчи. Потом в доме обмахнул тряпкой холсты и гравюры, пару-тройку урн, мерцающие экраны двух видеоинсталляций, глядевших друг на друга в пустом холле, где, кроме них, ничего не было, отрегулировал увлажнитель, опасаясь, как бы не пересох воздух в комнате с оригинальными рисунками тушью. И наконец, с помощью клеенки и металлических щеток с мягкой щетиной и силиконовой смазкой удалил пыль и позаботился о том, чтобы снизить трение в движущихся частях моего многочисленного оружия. Это была самая трудоемкая из задач, к которой я прилагал наибольшие усилия. Не потому, что любил эти вещи, а потому, что понимал, что любая из них обладает гораздо большей способностью спасти мне жизнь, чем даже самый роскошный куст помидоров или самая живописная акриловая картина Мураками.
