Глава 12
Фамильная семейная бессонница и неспящий прион разительно отличаются друг от друга. Самые существенные из их многочисленных отличий — это то, что семейная бессонница является генетическим расстройством, полученным по наследству, а НСП распространяется различными путями.
Почти бессмертный, если так можно сказать о чем-то, что вообще не является живым в полном смысле слова, неправильно сформированный белок, который взаимодействует со здоровыми белками и поражает их так, что они преображаются в такую же злокачественную форму, как у него самого, можно получить по наследству. Но также его можно передать при обмене жидкостей, случайно употребить в пищу, если он присутствует в зараженном мясе или, при сильной концентрации в воздухе, вдохнуть.
А еще его можно набрать в шприц и впрыснуть.
Если есть такое желание.
Вторая существенная разница между ними состоит в том, что при семейной бессоннице человек лишается сна, когда белок уже проделает свою работу, сформирует амилоидные бляшки, буквально проедая дыры в мозгу, оставляя звездчатые астроциты.
При НСП бессонница не медлит месяцы, а то и годы на фоне других симптомов, как это бывает при семейной бессоннице, но почти всегда является первым безусловным признаком того, что человек заражен. Можно легко и быстро освободить пространство вокруг себя, лишь упомянув, что в последнее время плохо спишь.
Отсутствие сна, нехватка отдыха для ума и тела — это последний кинжальный удар, который наносит фатальная семейная бессонница. К тому времени она уже успеет проесть огромные дыры в мозгу, оставив после себя изъеденный воронками ландшафт, и один из побочных эффектов этого — потеря сна. Когда больные семейной бессонницей теряют сон, конец наступает довольно быстро, хотя и не менее гротескно. В судорогах, покрытая болячками, в испарине, с гримасой на лице, с гомеостатическими функциями организма, всеми так или иначе пораженными, жертва семейной бессонницы теряет способность общаться, может утратить ощущение себя, но никогда не перестает чувствовать. И чем дальше гниет тело, тем более опустошительными становятся разрушения, так что традиционные болеутолители уже не годятся. Химические рецепторы больше не воспринимают успокоительные средства, которые могли бы притупить мучения.
И это, без всякой иронии, адский способ умереть.
НСП отчасти еще хуже.
Главным образом из-за того, что у него уходит больше времени на то, чтобы закончить свою работу. НСП поселяется в здоровом организме и начинает процесс конформационного влияния, из-за которого белки мутируют, и он атакует таламус напрямую. Жилище сна, таламус также является переключающей станцией, которая обеспечивает коммуникацию и телеметрию внутри мозга, ключевой целью, куда направится мозговой террорист, если у него есть только одна бомба. Подорвав ее, этот террорист добьется особого успеха в достижении своей конечной цели. Ибо нет ничего столь же ужасного, как потеря сна. Она создает фантомы и подозрения, заставляет человека сомневаться в своих способностях и суждениях и со временем разлагает организм изнутри.
Даже если бы НСП входил в тело в шапке с прорезями для глаз и поясе с пластиковой взрывчаткой, он бы не мог добиться большего успеха. После взрыва вместо поражающих элементов он разбрасывает собственные копии. Копии выстраиваются в цепочки, воспроизводятся, и таламус забывает, как спать. Телу и разным областям мозга рассылаются сигналы с приказами, что и когда делать, но они безнадежно искажены. И покоя нет.
Как только бомба взорвана, в результате лишения сна инфраструктура организма начинает деградировать. Однако большая часть мозга остается нетронутой. Ночи беспокойного сна превращаются в многочасовое бодрствование, глядение в потолок, прореженное периодическими внезапными погружениями в глубокий сон, из которых человека резко выдергивают к поверхности мучительно четкие видения. Потом переход к бесконечному хождению, беспощадному переключению каналов в предрассветные часы, бесцельной езде в никуда. И уже невозможно утешить себя никаким отрицанием, наступает полная бессонница, шаркающее хождение в рядах неспящих миллионов, не ложащихся до утренней зари.
Которая не всегда наступает.
Я глядел на них в бликах стеклянного фасада спортивного Стэйплс-центра, а они блуждали и бродили по «Полуночному Карнавалу».
Несмотря на жажду развлекаться и отвлекаться, профессиональные игры уже не проводились. Во всяком случае, не с тем размахом, как раньше.
В какой-то момент спортивные лиги и владельцы клубов осознали, что незараженные болельщики боятся собираться в замкнутом пространстве огромных стадионов с десятками тысяч людей, значительную долю которых статистика обрекала быть носителями НСП. Прибавьте к этой боязни вполне естественное нежелание находиться в таком месте, когда отключится электричество, что происходило все чаще, и вам уже нетрудно найти в онлайновых билетных кассах удивительно выгодные предложения.
Но все окончательно пошло прахом только после того, как НАХи устроили теракт на стадионе «Ригли-Филд». В тот день уже не мячи падали на Уэйвленд-авеню.
Лигам понадобилось не больше недели, чтобы «временно приостановить деятельность». Было решено, что, как только все утрясется, сезонные игры, остановленные в самой середине, возобновятся. В худшем случае через несколько месяцев. Однако и ближе к концу второго потерянного сезона не было никаких признаков того, что арены и стадионы откроются в обозримом будущем.
Как ни странно, по всей Южной Америке и Азии футбольные стадионы по-прежнему полнились болельщиками. Футбол наконец-то начал приобретать массовых зрителей и поклонников в США, хотя руководители телекомпаний уже отчаялись в том, что это когда-нибудь случится. Поговаривали, что даже в Великобритании, почти сразу же изолированной, когда НСП сочли коровьим бешенством, на стадионы по-прежнему набивались толпы ради матчей или все более неистовых бунтов. И то и другое выкладывалось в Интернет в пиратских роликах, привлекая болельщиков к командам и фанатов к самым буйным клубам.
Лишившись своих обычных арендаторов, притом что торговля тоже немного поутихла, Стэйплс-центр совсем было пришел в ветхость, но тут появился «Полуночный Карнавал». Впервые он возник в качестве открытого рынка в той части инфраструктуры, которой обросли новые границы трущоб, когда они вырвались за привычные пределы выше Седьмой улицы и восточнее Мейн, поглощая офисные кварталы, которые постепенно пустели из-за банкротств и отчуждения заложенной недвижимости. Ряды бездомных разбухали, поскольку каждая неделя приносила новые огненные бури, оползни или погромы, когда жители какого-либо района избавлялись от тех, кого сочли нежелательными в своем округе. Ясно, что такая плотность населения, которая создалась от Аламеды до Харбор-Фриуэй, от Санта-Моники до Третьей Восточной улицы, всего в нескольких кварталах от Управления водоснабжением и электричеством и муниципального и окружного судов, предоставляла возможности для коммерции.
Водители автолавок с тако, опытные кладоискатели в мусорных баках, предприимчивые огородники с домашними овощами, выращенными на просторных дворах, бродячие актеры и музыканты, врачи-мексиканцы, чьи медицинские лицензии годами бесполезно валялись с тех пор, как они пересекли границу северного соседа, заводчики котов и собак, которые на собственной шкуре узнали, что дурнота при мысли, откуда берется мясо, лечится единственным лекарством — настоящим голодом, торговцы трофеями, добытыми в заброшенных «замках» Внутренней империи, шашлычники с бочками из-под нефтепродуктов, специалисты по массажу шиацу, механики, умеющие разбираться в механизмах, изобретенных прежде воцарения кремниевых чипов, продавцы нелегально откачанного биодизеля и нефильтрованного контрабандного масла, карманники и шлюхи, самогонщики с талантом к перегонке едкого алкоголя из кукурузных початков и картофельных очисток, всякого рода вышибалы и доморощенная охрана, которые присматривали за всеми ними, сохраняя мир или начиная войну, в зависимости от того, кто заплатил или, наоборот, не заплатил.
