Естественно, город не мешал им гнить. И не менее естественно, как только все пришло в некое состояние постоянства, которое нельзя было разрушить ничем, кроме бульдозеров (этот вариант отстаивал один член городского совета, которого вскоре после того на ходу выбросили, частично выпотрошив, из открытой двери машины у подъезда приемного отделения больницы Кинг-Харбор), город взялся регулировать и облагать налогом новый взрыв свободной торговли. В дальнейшем это привело к строительству ограды, плате за допуск на рынок и массовой передислокации бывших парковщиков, которые, под угрозой вымирания из-за ненужности, пошли служить билетерами. В самых крайних ситуациях им оказывал содействие небольшой контингент спецназовцев, которые время от времени показывались из своего трейлера, чтобы пострелять в воздух, утихомирить нередкий бунт, который угрожал разразиться каждый раз, как город повышал цену на билеты. Предприимчивые посетители обходили забор, чтобы найти одну из многочисленных дыр в сетке, появлявшихся ежедневно. Дыр всегда было больше, чем могла или, из соображений собственного благополучия, хотела починить команда замученных ремонтников.
«Аншульц энтертейнмент груп» тоже увидела возможности для бизнеса и не упустила их, возведя своего рода крытую пристройку к рынку внутри Стэйплс-центра. Там предлагались намного более дорогие и качественные товары и услуги; было много места, водопровод; функционировали если не кондиционеры, то хотя бы вентиляционная система; охраны было больше, и она меньше занималась рэкетом; так что все сооружение утешительно напоминало торговый центр. Вдобавок там часто спонтанно начиналось веселье, вырываясь из арендованных трущобниками роскошных люксов или возникая в проходах между прилавками, когда диджеи, управлявшие системой громкой связи, ставили какую-нибудь особенно заводную песню.
Сначала только отдельные зоны обоих рынков продолжали работу за полночь, но чем больше и больше неспящих привлекали огоньки свечей, дровяные грили и импровизированные бары, построенные из шлакоблоков и выброшенных столешниц из огнеупорной пластмассы, тем больше и больше магазинов стали продлевать часы работы. За считаные месяцы ночная торговля на рынке начала обслуживать особую демографическую группу неспящих, сегмент населения, у которого, как правило, почти или совсем не было необходимости держаться за ценное имущество в личном владении.
Откуда взялось название «Полуночный Карнавал» — неизвестно. И хотя в нем содержится намек на веселье, для большего соответствия реальности лучше вспомнить зловонный запах летних ярмарок, беззубых участников карнавала и всегдашнюю жирную липкость, которая неприятно покрывала ладони к концу дня.
Честно говоря, я понятия не имею, почему мне нравится это место.
Винни Рыба торговал с задней части навечно обездвиженного «шевроле-эль-камино» последней модели. Открученная задняя дверь, уложенная на уровне пояса на штабель упаковочных ящиков из-под молока, подпертых обломками бетона, служила ему для разделки рыбы и обслуживания покупателей. Стоя за этим импровизированным прилавком, он залезал в один из примерно дюжины ледников, уставлявших открытое лоно «эль-камино», и доставал паралабракса, калифорнийского карася, скумбрию, изредка бычью акулу, желтохвоста или мурену, потрошил, чистил, отделял от костей или разделывал на филе по желанию клиента.
Шатающийся гриль «Уэбер» приютил три литых железных сковороды, которые Винни время от времени сбрызгивал оливковым маслом и кидал в них пригоршни мидий, корюшек и скальных креветок. Обернув влажной тряпкой руку, он встряхивал моллюсков, ракообразных и рыб, посыпал солью и перцем, ждал, пока раковины раскроются, корюшка покроется хрустящей корочкой, а креветки порозовеют, и потом вываливал их в толстые газетные кульки с датами за прошедшие два года, украшал половинкой лимона, приличной порцией приготовленного женой соуса тартар и белой пластиковой вилко-ложкой.
Я сидел возле прилавка на перевернутом вверх дном ведре и наблюдал, как он передает один из таких кульков пузатому камбоджийцу, которому он платил свежей рыбой, чтобы тот сидел на крыше «эль-камино» с отпиленной битой «Луисвилль Слаггер» на коленях и выглядывавшей из-за пояса рукояткой «смит-и-вессона» в исполнении «магнум-эрлайт» 41-го калибра. Охранник был всего на несколько лет младше меня, лысый, со шрамом от уха до уха, такая рана Должна была его убить. Он выжал лимон на свой обед и стал отправлять его в рот, кусок за куском, ни на секунду не переставая оглядывать клиентов и скопище народа вокруг.
Винни опустил мясной крюк для туш в одно из ведер, вытащил полуметрового паралабракса и выставил его перед крупной абуэлой
[20]
из Сальвадора в сопровождении похожего на тощую собаку подростка с татуировками банды Мара Сальватруча на шее. Он смотрел на камбоджийца примерно с таким же выражением лица, с каким его бабуля смотрела на мертвую рыбину. Она провела пальцами по ее боку сверху вниз, поднесла их к носу и понюхала, тут же покачала головой и громко, по-испански стала жаловаться на цену, которую Винни написал ей мелом на куске сломанной грифельной доски перед прилавком.
Винни ограничился тем, что бросил рыбу обратно в лед, поднял с решетки сковороду, встряхнул содержимое и кивнул следующей покупательнице, молодой китаянке-домохозяйке, которая тут же попросила паралабракса, вполне безупречного. Бабуля тут же подняла протестующий вой и заявила, что она первая имеет право на него. Внук-бандит сделал движение в сторону домохозяйки, и камбоджиец соскользнул с крыши «эль-камино» с недоеденным обедом в одной руке и обрезанной битой в другой. Мальчишка встал в позу, подбородок вперед, руки в боки, но тут бабуля уцепила его за локоть, что-то прошипела в ухо и потащила прочь с дороги кривоногого камбоджийца. Они оба исчезли в толпе, оставив за собой след из угроз и посулов малолетнего бандита расквитаться за неуважение к его бабушке.
У него были все основания заботиться о бабушке, ведь она, безусловно, только что спасла его от серьезного увечья. Глядя на камбоджийца, который осторожно положил обед на крышу, перед тем как снова залезть на свою сторожевую вышку, я был уверен, что она так же ясно, как и я, распознала угрозу, исходящую от ветерана эскадронов смерти. Вероятно, ей вспомнилось выражение на лицах солдат и полицейских Национального республиканского альянса;
[21]
оно было почти таким же на лице бывшего красного кхмера.
Винни продал спорную рыбину китаянке, в последний раз встряхнул сковороду, вывалил ее содержимое в бумажный сверток и вручил мне мой обед, от которого поднимался пар, а масло и сок из моллюсков уже просачивались через газету.
Я бросил в рот корюшку, ее кожица лопнула, мягкая плоть почти таяла на языке, крошечные косточки хрустели.
Миг совершенства. Если бы не убийца на крыше машины.
Мы двое, так близко друг от друга — это было серьезное нарушение мирового равновесия. Но таким уж стал мир. Нередко две пары рук, на которых было столько крови, встречались за обедом в одном и том же заведении. И с каждым уходящим днем такие встречи будут случаться все чаще. Нас станет больше. Такова жизнь.
