А вскоре болезнь Роуз войдет в свои заключительные, как полагали врачи, два месяца. Период, который в больницах и среди профессиональных медиков и сиделок называется страданием.
Парк собирался что-нибудь изменить в своей работе. Не зная, что и как. Изменить так, чтобы он мог находиться с ними. Но это было до бойни на голдфарме. До встречи с Кейджером. До того, как у него в руках оказалась улика. Теперь ему предстояло сделать слишком много дел. Слишком много для него одного и капитана Бартоломе. Расследование нужно расширить как можно быстрее. Полностью раскрыть этот произвол.
Спекуляция на чуме.
Нелегальный сбыт DR33M3R — всего лишь верхушка айсберга. Если он поставляется на ограниченные рынки — это означает недостаточные поставки на другие рынки. Фактически манипуляция с ценой.
А еще что? Неужели может быть еще хуже?
Для столь эффективной борьбы с симптомами НСП необходимо владеть информацией об определенных аспектах болезни. Парк слышал о многочисленных теориях заговора, когда ездил от дома к дому, распространяя свой товар. Везде неизбежно упоминалась «Афронзо — Нью дей».
Основная заповедь детективной работы: когда совершено преступление, кому это выгодно?
В данном случае никто не получил больше прибыли, чем «Афронзо — Нью дей». Никто за всю историю человечества не получал такой прибыли, как они.
Малышка опять отпихнула бутылочку, и Парк заметил, что он впихивал мягкую резиновую соску между ее плотно сжатыми губами.
— Да уже возьми ты эту чертову соску!
Он замер. Убрал бутылочку от ее лица и поставил на кухонный стол. Прижался лбом к ее лбу.
— Прости меня. Прости. Папа чуть-чуть… Не знаю, что со мной. Я просто устал, вот и все. Прости меня.
Малышка шлепнула его по макушке и расплакалась. Парк взял бутылочку и сунул в ее открытый рот, губы сомкнулись вокруг соски, и девочка стала сосать, всхлипывая между глотками, ее глаза были красными.
Посмотрел на часы.
Он нашел Роуз в ванной у раковины. Она только что почистила зубы и выплевывала воду, окрашенную в темно-розовый цвет, так как из-за болезни десны кровоточили. Плеснула водой в лицо, промокнула полотенцем и посмотрела на себя в зеркало, дотрагиваясь до впалой щеки.
— Она поела?
У самой двери Парк переступил с ноги на ногу, его отражение появилось в зеркале.
— Не сразу, но поела.
Роуз провела по волосам пальцами с обкусанными ногтями, откинула их со лба, сняла резинку с дверной ручки, где их висела целая гроздь, и нацепила ее на хвостик, который становился все тоньше.
— Сколько?
— Сто граммов.
Взяла с края раковины косметичку и расстегнула ее.
— Я ее не слышу.
— Она в манеже в кабинете. Я включил музыку на компьютере; она смотрит визуализатор и немного успокоилась. Монитор работает на кухне.
Роуз открыла тюбик кирпично-красной помады.
— Наш психоделический ребенок в отключке смотрит световое шоу. Нам надо купить какие-нибудь флуоресцентные звезды для потолка в детской.
— Уже купили.
Повертев помаду вверх-вниз, снова закрыла, так и не накрасив губы, и бросила ее в косметичку.
— Да, я забыла. — Положила косметичку на раковину. — Эй, муж.
— Что, жена?
Она посмотрела на него.
— Я устала краситься и стараться выглядеть симпатяшкой. Ты не возражаешь, если остаток пути я пройду в естественном виде?
Парк шагнул в ванную и обнял ее за талию.
— Я только этого и хочу.
Роуз подняла на него глаза.
— Парк.
— Роуз.
Она закрыла глаза.
— Парк, я так устала. Я так хочу спать. И я думаю. Что могу. Только я…
Роуз открыла рот, прижала губы к его груди и закричала.
Парк обнял ее, вибрации от ее крика прорезали его, словно нож.
Она замолчала, отвернула лицо от его груди и жадно вдохнула воздух.
— Все нормально, нормально. Я в порядке. Я в порядке. Просто мне иногда хочется остановиться. А я не могу. И я думаю, как это. Когда все кончится. На первый взгляд. Не так уж плохо.
Роуз дотронулась до его подбородка.
— Все нормально. Я не буду. Я просто. Иногда. Если бы я могла заснуть. И пропустить все, что еще будет. Иногда. Вот и все. Это просто соблазн, не больше. Потому что я устала.
Парк заговорил:
— Еще не поздно лечь в больницу. Тебя примут. Тебе дадут «дрему».
Она подняла руку.
— Парк.
Он открыл рот, но она не дала ему говорить:
— Я не лягу в больницу. И вообще, какой смысл? Если я в больнице, а ты на улице. И что тогда? Франсин не может быть здесь постоянно. И что тогда? Кто будет о ней заботиться? Бог знает, дело не в том, что я против лекарств. Но я не пойду в больницу. Я не оставлю ее одну. Нет, ведь о ней некому позаботиться.
Парк вклинился между ее слов:
— Я же здесь. Я могу позаботиться о ней.
Роуз взглянула на него:
— Паркер, я тебя люблю, но тебя здесь нет. Ты не можешь о ней заботиться.
Парк стоял совершенно неподвижно, боясь, что если он хоть немного пошевелится, то разобьется, он не мог понять, почему биение сердца еще не разнесло его в клочки.
Договорившись о встрече, Парк не уточнил где; они просто встречались в том месте, которое шло следующим в списке, составленном еще перед началом его подпольной работы. После первой же встречи безопасное место вычеркивалось из списка, и они больше никогда в нем не бывали. Следующим в списке шла беговая дорожка вдоль футбольного поля в Калвер-Сити-Хай, где когда-то играли «Кентавры». Место встречи находилось в пределах нескольких минут ходьбы и, значит, слишком близко от его дома, но в этот раз он был доволен, что оно недалеко. Встреча займет некоторое время, нужно будет рассказать Бартоломе, что и как он обнаружил, но ему хотя бы не придется волноваться из-за неприятностей на дороге. Скоро он вернется домой, как и обещал Роуз.
Он ждал в условленном месте, стараясь не теребить руками висящую у него на шее флешку, одну из десятигиговых рабочих флешек Роуз, куда он загрузил копию своих отчетов.
Когда перед покупкой дома он и Роуз объезжали округу, они обменялись мыслями о том, какой, должно быть, поднимается шум во время матчей, им обоим понравилась идея, что по пятничным вечерам до них будет доноситься далекий гул. Но к тому времени, когда начался сезон и многие родители забрали детей из школы и тем более из команды по американскому футболу, не осталось игроков, чтобы составить команду. Они и так провели бы не больше одной домашней игры. А вскоре после начала учебного года в большинстве районов по всей стране начали закрываться танцевальные и спортивные секции и музыкальные группы, театральные студии и стали отменяться остальные мероприятия, подразумевавшие сбор учеников после уроков. В конце концов отменили и сами уроки. Какое-то время школы еще занимались по сильно сокращенному расписанию с теми учениками, чьи родители подписали документы об отказе от всех претензий в случае возможного вреда, который может быть нанесен их детям в период с первого утреннего до последнего дневного звонка. Эти уроки преподавали учителя, подписавшие такие же отказы ради льгот. Количество людей по обе стороны учительского стола, таким образом, заметно сократилось.
