Бини сидел с наколенниками в обеих руках и хлопал ими, складывая.
— Мы с Хайдо говорили об этом. Знаешь, как разговаривают про кого-то знаменитого, когда его встречаешь. Думаешь, а что это за люди на самом деле. Весь этот культ знаменитостей, насколько глубоко он сидит у нас в мозгах. Как будто тебе даже и думать не хочется о них, но их постоянно суют тебе под нос, так что ничего нельзя сделать. И вдруг ты встречаешь кого-то, кого раньше видел только по телевизору, и у тебя едет крыша.
Парк снова потер отцовские часы.
— И что вы надумали?
— Насчет Кейджера мы решили, что для него имеет значение только игра.
Бини посмотрел на Парка.
— Он говорит о «Бездне» не так, как все остальные. Многие геймеры говорят о ней так, как будто она настоящая. Да я сам так иногда говорю. Но послушать его, она как будто даже больше чем настоящая. Или важнее, чем настоящая. Как он ведет игру в реальном мире, как он играет людьми — это он пытается жить, как будто он в игре. Не в том смысле, что он носит меч или что-нибудь в этом роде, нет, он любит обмениваться. Обожает составлять команды для разных задач. У него есть команда друзей для «Бездны», команда для танцев, команда, чтобы влезать в неприятности. Разные команды для разных квестов. Как те неспящие, которых он сводит вместе в «Бездне». И еще, так же как в игре, он любит, чтобы все в его команде были специалистами. Взять хоть тебя.
Он наклонился, чтобы застегнуть наколенник.
Парк сунул руки в карманы.
— Что насчет меня?
Бини застегнул другой наколенник.
— Как он сразу тебя оприходовал. Хочет ввести тебя в какую-нибудь команду. — Он выпрямился. — Кейджер знает, что ты не дурак. Он взял тебя в галерею. Наверное, хочет сделать тебя дилером своей команды художников.
Бини встал.
— Он приглашал тебя куда-нибудь на сегодняшний вечер?
Парк смотрел на детей. Они окружили двух девочек, которые толкали друг дружку взад-вперед.
— Да, он велел прислать ему эсэмэску, и он скажет куда.
Бини надел рюкзак и подтянул ремни.
— Добро пожаловать во дворец Принца Снов.
Парк посмотрел на него.
— Чего?
Бини кивнул.
— Это он так представляется в «Бездне». Принц Снов. Миленько, да?
Драка еще не успела закипеть. Парк шагнул к багажнику машины, открыл запаску и достал сумку.
Бини оседлал велосипед.
Парк раскрыл сумку.
— Погоди.
Он вытащил картонную трубку, такую же, как та, которую он дал Кейджеру, положил ее назад в запаску и отдал сумку Бини.
— На.
Бини взял сумку и заглянул внутрь. Посмотрел на Парка.
— Если это подстава, то хуже не придумаешь.
Парк посмотрел на север, на зарево каньонных пожаров.
— Можешь пользоваться. Хочешь — меняй. Хочешь — продавай.
Бини закрыл сумку.
— Твое начальство не ведет учет?
— Им наплевать.
— И тебе тоже?
Парк смотрел на девчонок. Одна подняла с земли камень.
— Мне нет. Я просто больше не хочу этим заниматься.
Бини поймал шнур, свисавший сбоку на рюкзаке, и привязал сумку к велосипедной раме.
— Спасибо. Наверняка там найдется что-нибудь такое, чтобы меня выпустили за забор у Санта-Моники.
Вторая девчонка подобрала палку.
Парк переминался с ноги на ногу.
— Оттуда?
Бини почесал затылок.
— Я слышал, разбили лагерь на Биг-Сюре. Мне всегда там нравилось.
Парк закрыл багажник.
— Да, там здорово. Далеко ехать.
Бини показал на дым и пожары, прожекторы в небе:
— Какая разница, куда ехать.
Парк шагнул от машины.
— Возвращайся, когда утрясется. Я все сделаю, чтобы тебя отмазать.
Бини покачал головой:
— «Когда утрясется». Интересный ты парень, Парк.
— Нет. Ничего интересного.
Бини пожал плечами, привстал на педалях.
— Заботься о семье.
Парк поднял руку.
— Счастливого пути.
Он не смотрел, как Бини уезжает, вместо этого он повернулся к назревающей драке, вклинился, развел девчонок, остановил их, прежде чем они зашли слишком далеко.
* * *
Я вспоминал Техас.
Это странно, потому что я бог знает сколько лет старался не вспоминать Техас. И тем не менее вот он, как будто стоит передо мной бесконечной бурой равниной. Поросшая кустарником маленькая Одесса. Возвращение в юность.
А конкретно перед моими глазами возникла школа. Последний месяц последнего года, мое восемнадцатилетие, как я пошел на призывной пункт вместе с отцом и подписал документы, отсалютовал офицеру по вопросам вербовки, как меня учили, развернулся кругом и отдал честь отцу и не отпускал руку, пока он не отдал мне честь в ответ. Как я был счастлив тогда.
А в Форт-Брэгге
[26]
я был еще счастливее. Я не соответствовал требованиям и не мог подать заявление в подразделение набора в войска специального назначения, пока не закончу базовую подготовку и не отслужу положенный срок, но я видел солдат на Смоук-Бомб-Хилл, которые добивались права носить зеленый берет. Редко мечты детства бывают настолько близкими и ощутимыми. Даже инструкторы по строевой подготовке не могли испортить мне настроение в Брэгге. Свирепые и несправедливые, они превосходили в грубости тренеров моей школьной команды по американскому футболу.
Все это совершенно не подготовило меня к службе в 1-й кавалерийской аэромобильной дивизии. Полеты и прыжки с «кобры». Патрули между Данангом и Куангнгаем. Растяжки с противопехотными минами «Клеймор» на тропинках в джунглях.
Тезис, проштампованный на корпусе мины, по-прежнему поражает меня одновременно и ясностью, и мудростью: «лицом к врагу».
Когда я вернулся домой после службы, самыми трудными для меня были две недели в Одессе. Гораздо более утомительными, чем процесс квалификации и отбора в специальные войска, более жестокие, чем полугодовой курс повышения квалификации по военно-учетной специальности сержанта — специалиста по оружию класса 18В войск специального назначения. Это была моя вторая натура. Но пока я, проведя год во Вьетнаме, пытался слоняться со своими дружками по футбольной команде, это было сродни пытке.
Ах да, пытка.
Вот почему воспоминания так ярко встали передо мной.
