Омаха устроилась у меня на руках, перестала плакать, закрыла глаза и уснула.
Мы рассказали друг другу наши истории. Последние несколько дней наши пути переплелись и перепутались друг с другом.
Он не хотел отдавать мне диск, но дал посмотреть на его содержимое.
Я выполнил его указания, нашел и открыл секретный файл. Он объяснил мне смысл последовательности координат. Я подумал о нашем умирающем городе, который засеян спрятанной «дремой». Конечно, я сознавал, как немыслимо дорого стоит эта информация, но не понимал, как она может быть связана с леди Тидзу. Безусловно, она могла торговать «дремой», но сама мысль о том, что она покупает и продает ее по флакончику, казалась абсурдной. Скорее, она могла заниматься охраной и транспортировкой грузовых контейнеров с лекарством при отправке его в Азию или финансировать лабораторию по разработке аналогичного препарата.
Я спросил его, что еще есть на диске.
Парк почти без выражения посмотрел на меня:
— А что еще может иметь смысл?
Он ухаживал за женой. Я качал его дочь в одной руке и продолжил изучать диск.
На нем были фотографии Хайдо Чанга, вполне профессиональные, как мне показалось. Записи о продажах и покупках артефактов и золота «Бездны Приливов». Номера банковских счетов и коды. Порнография. И второй раздел.
Диск был разделен на две части. Я открыл вторую часть, думая найти там резервную копию первой, и вместо этого нашел заповедник дикой природы. Изолированный на диске фрагмент «Бездны Приливов» с тремя обитателями.
В узкой горной долине в обрамлении деревьев, за которыми синее вечернее небо превращалось в чистый лист, у затухающего костра сидели три искателя приключений. Женщина-воительница, половина лица обезображена страшными ожогами, палаш за спиной, переливчатые черные латы, добытые у кислотных жуков. Молодой и худощавый железный маг, вооруженный железным посохом и рукавицами, кожа в пестрых пятнах ржавчины. И старый подземный тролль с вытянутыми конечностями, на правой руке не хватает двух пальцев, остальные восемь оканчиваются желтыми, как слоновая кость, потрескавшимися когтями, босой, в залитых вином белых костюмных брюках и фраке на морщинистой голой груди.
Еще глубже в разделе находились логи и файлы, цифровые души персонажей. И акт купли-продажи товара.
Я открыл рот:
— Ага.
Парк обернулся от кровати:
— Что?
Я дотронулся до экрана.
— Я нашел, что искал.
Он повернулся к Роуз:
— И что теперь?
Роуз непрерывно шептала. Теперь ее тон изменился; она говорила уверенно и возбужденно.
— Таб, таб, контрол-пробел, трижды шифт-джей-вверх, пробел, пробел, пробел, возврат, вниз, экс.
Она зарыла лицо в матрас и закричала, перевернулась, потея и смеясь, потянулась вверх, схватила Парка, притянула его к себе и поцеловала.
— Я прошла! Черт, я его прошла! Никто не верил, что его можно пройти. А я прошла. В одиночку. Я победила Заводной Лабиринт.
Парк улыбнулся, отбросил влажные волосы с ее лба и поцеловал.
— Я слышал. Это здорово. Жалко, что я не видел.
Роуз резко села в кровати.
— Это было так здорово, Парк. Я просто поняла, что надо не пытаться пробежать в последний проем, пока он не закрылся. Если просто подождать, он снова распахнется. Я применила Жезл Торквина, заблокировала проем, проскользнула и оказалась в самом центре.
Он положил руку ей на щеку.
— А там что было?
Она покачала головой:
— Ничего. Вообще ничего. Просто тихо. Там было так идеально тихо.
Потом Роуз снова пропала, стала повторять свое приключение, начиная с первой клавиши.
Парк посмотрел на стену, за которой мы убили трех наемников.
— Сколько нам еще здесь безопасно оставаться?
Я ничего не мог придумать, как рассчитать и ответить на его вопрос:
— Здесь не безопасно. Риск растет с каждой секундой, которую мы находимся здесь. Но я не могу сказать наверняка, когда этот риск перевесит преимущество от того, что здесь нам придется оборонять только одну позицию, в отличие от поездки.
Он задумался.
— Они вернутся до темноты?
— А вашим соседям не покажется странным появление одетых в черное мужчин с автоматами наперевес, которые будут штурмовать ваш дом при белом свете дня?
— Сейчас? Сегодня? Не знаю.
Я пожал плечами:
— Тогда есть риск, что они могут прийти днем.
Он взял жену за руку.
— Мне нужно кое-что сделать.
Посмотрел на дочь.
— Я должен знать, что ей ничего не угрожает.
Чувствуя большое неудобство, я встал и поднес ребенка к нему.
— Всем нам что-нибудь всегда угрожает.
Он положил свободную руку малышке на голову и посмотрел на меня.
— Мне просто нужно знать, что она где-то в надежном месте. До тех пор, пока я за ней не приду. До тех пор, пока я не сделаю то, что должен. Вы знаете такое место?
Я чувствовал вес пистолета в кобуре на щиколотке, ножа в футляре у паха, боль от ожогов у меня на ногах. И я подумал о том, где маленькой девочке будет безопасно.
— Конечно. Я знаю такое место. Пока вы за ней не вернетесь.
Омаха всхлипнула. Мы оба сморщили носы.
Парк сжал руку Роуз и встал:
— Пойдемте, я вам покажу, как менять подгузник.
Он показал. Простота, за которой я внимательно наблюдал, уверенный, что никогда не смогу ею овладеть.
И, понимая, как он будет действовать, невзирая ни на что, и какая решимость требовалась ему для этого, я тоже показал ему кое-что еще. Преступление. Хладнокровный акт. Неоспоримую вину. Броню для его расследования.
Глава 27
13/7/10
Мы снова одни. Роуз. Я кое-что сделал. То, что считаю правильным. Что должен был сделать.
Я думаю, ты со мной согласишься. Что выбора не было.
Ты сказала, что я не могу заботиться о ней. Да, не могу. Не могу заботиться о ней.
Она не может быть в безопасности. Не может, пока мир такой.
Джаспер говорит, что мир меняется, и не больше того. Как будто это какая-то мелочь. Наверное, так и есть.
Все постоянно меняется. Смотри, как ты изменила меня. Как мы изменили друг друга. Как Омаха изменила нас обоих.
Но все-таки это мой мир. Мир, где встретились мои отец и мать.
Где она звала его Персик. Где я убежал от них, желая найти другой способ понимать друг друга. Где я встретил тебя. Это мир, где ты меня бы не отпустила. Хотя я и не хотел убежать. Это мир, где умерла моя мать, а отец убил себя, потому что не мог жить без нее. Это мир, где ты забеременела.
