Кейджер перестал ходить и обернулся:
— За что?
Парк показал.
— Положите руки на стену и расставьте ноги.
Кейджер остался, где был.
— За убийство Хайдо Чанга. Это не то, что я ожидал. Отец дал мне понять, что ты подозреваешь гораздо больше. Гораздо хуже.
Он стал расчесывать волосы.
— Мне даже польстило. Когда тебя считают главным злодеем.
Парк подошел к нему, взял за левое запястье, завел руку за спину и дернул вверх к его шее, одновременно подставив колено к задней поверхности его правой ноги. Кейджер упал на пол, и Парк завершил силовой прием, плотно прижав его лицо к мрамору и одновременно отстегивая наручники с пояса.
Кейджер хмыкнул.
— Что ты делаешь, Парк?
Парк застегнул первый наручник на его запястье.
— Я вас арестовываю.
— Почему?
Парк застегнул второй наручник.
— Вставайте.
Кейджер дал поставить себя на ноги.
— Ты ничего не понимаешь обо мне. Ты не понимаешь, что я стараюсь сделать. И что сделал Хайдо, чтобы все погубить.
Парк вел его к двери и остановился.
— Что? Что он сделал? Что может сделать человек, чтобы его убили? Что нужно для этого в нашем мире?
Кейджер вывернулся из его хватки.
— Нужно быть жадным и глупым!
Он уставился в пол.
— Я хочу расчесать волосы.
Парк не двинулся.
Кейджер повернулся.
— Может, ты мне расчешешь волосы? Они в беспорядке. Я это чувствую.
Парк вынул расческу из его заднего кармана и пригладил ему волосы.
Кейджер чуть успокоился.
— Спасибо. Положи расческу обратно, пожалуйста.
Парк положил ее обратно.
Кейджер кивнул:
— Спасибо. Извини, я вспылил. Но когда я думаю о Хайдо, меня это выводит из себя. А я не привык быть не в себе. Вот почему я так отреагировал, наверное. Но ведь я так много ему дал. Я дал ему «дрему». Я так старался сделать что-то настоящее. Я думал, это будет способ повернуть человеческий ум на поиск приключений. Заставить людей вкладывать что-то свое в собственную жизнь. Заставить думать и чувствовать так же увлеченно, как в «Бездне». Но никто не хотел ничего понимать. Все только говорили: «Дай мне мою „дрему“. Вот тебе деньги, дай мне „дрему“». Как и ты. Я пытался открыть им глаза на возможности, на то, что в мире еще осталось место, еще осталось время для волшебства, а они просто хотели набрать очки. Если людям больше ничего не надо, пусть имеют дело с Хайдо и набирают очки. Я даже не брал никакой предоплаты. Это все были кредиты на моем счете у них на фарме. А он даже не смог достать мне кодекс, который мне был нужен. Но я сказал ему, есть только одно правило. Я сказал ему: «Не продавай моим геймерам». Не продавай моим неспящим. Мои неспящие, они живут на высшем пределе человеческой эволюции, они сметают все барьеры. Не просто живут, они творят. Они сажают семена. Потому что когда мы все станем неспящими, Парк, когда мы все умрем, после нас что-то останется. Информация, энергия, закодированная в виде информации, она останется, когда мы обратимся в прах. Когда у последнего генератора кончится топливо, когда последний ветряк заржавеет и упадет, когда треснет последняя солнечная панель, Интернет замрет, а информация останется. После теракта 11 сентября в руинах нашли жесткие диски. И на них еще можно было что-то прочитать. Тела превратились в кашу и дым, а данные сохранились. Когда будут проводить раскопки нашего общества, информация будет нашими останками. А персонажи, личности, которые создают неспящие, они будут самыми неповторимыми, самыми живучими, самыми разнообразными, самыми драгоценными находками. Они — это то, что мы оставим после себя. А Хайдо, он это уничтожал. Продавал «дрему» моим неспящим и убивал будущее. Наше будущее. Поэтому арестуй меня за убийство Хайдо и всех остальных. Я виновен.
Парк снова подумал о пистолете, из которого он раньше убил того, кто вышел из комнаты дочери. Комнаты, где он оставил жену. Подумал о том, как пистолет смотрится, когда лежит на полу рядом с лужей крови. Он был рад, что пистолета не было у него в руке.
Он взял Кейджера за предплечье и потянул к двери.
— Вы арестованы.
— Полицейский Хаас.
Парк остановился и обернулся в сторону холла.
Там стоял Старший, все так же в пижаме и халате, сразу за ним Имелда и Магда.
— Жаль, что приходится снова видеть вас, полицейский Хаас.
Парк кивнул.
— Ваш сын арестован за убийство.
Имелда и Магда отошли друг от друга, готовясь открыть огонь.
Парк снова положил руку на пистолет.
— Я арестовываю вашего сына.
Старший держал руки в карманах.
— Я все понимаю, Хаас. Но не могу этого позволить. Вы сейчас же снимете с него наручники и отправитесь домой.
Парк увидел оружие в руках Имелды и Магды. Не автоматы, которые будут разбрасывать пули во все стороны, но чрезвычайно точные SIG-1911.
Он покачал головой.
— Ваши люди уже приходили ко мне домой. Они мертвы.
Кейджер покачал головой:
— Папа.
— Спокойно, Младший.
— Папа, я не верю, что ты это сделал.
Старший вынул руки из карманов и выдернул болтавшуюся нитку.
— Я должен был так поступить. Я этим не горжусь и не радуюсь. И я сам виноват, что столько с вами разглагольствовал, Хаас. Но теперь все поставлено на карту. Весь мир. Помимо наших кровных уз, арест моего сына вызовет слишком много вопросов. Наступит хаос. Для этого еще слишком рано. Еще многое нужно сделать.
Парк открыл рот, но ему больше нечего было сказать. Вместо слов он повернулся и толкнул Кейджера к двери. Он так и не достал пистолет. Так и не достал.
Шагая, Парк подумал о том, каково это было, когда любовь к Роуз впервые сделала его уязвимым. О страхе. Как он рос и превратился в ужас, когда родилась Омаха. С готовностью Парк согласился на страх однажды их потерять в обмен на чудо того, что они существовали в его жизни.
Тогда он ничего не сказал, но все потерялось во внезапном грохоте.
Глава 30
Башня леди Тидзу, конечно, была надежным убежищем на один день, но со временем уже не будет. Да и если на то пошло, сама Тидзу не была так уж надежна. Она была неспящей, умирала. И когда она умрет, умрет и «Тысяча журавлей». И личинки, которые выползут из этого орудия уничтожения, разрушат все, к чему она прикасалась. В последний раз я видел ее, когда вернулся из Калвер-Сити за Омахой. Она не была разочарована, увидев меня, но, кажется, в ней было некоторое сожаление, когда я взял девочку из ее рук и вложил часы отца Парка в ладони Омахи. Девочка уставилась на блики, отраженные от часов, и стала жевать кожаный ремешок.
