– Так и ты не старая. Совсем девочка.
– У нас на селе знаешь, как говорят? Девка должна до двадцати лет замуж выйти. Коль не выйдет, значит перестарок, не нужна никому Мне уже двадцать один.
– Клянусь пряжей Атты, прямо дряхлая старуха! А этому парню сколько?
– Семнадцать всего. Он с моим Заряткой дружит.
– Ну и славно. Четыре года – это разве разница?
– Да ну его! Молодой он, глупый, – тут Липка внимательно посмотрела на Хейдина. – Мне бы человек постарше подошел. Чтобы добрый был, ласковый, умный.
Хейдина бросило в жар. Глаза девушки не лгали. Ока смотрела на него с таким ожиданием, с такой надеждой, а он не знал, что ей ответить. Сказать ей, что она для него очень молода? Что он всего лишь бездомный нищий старый солдат, силой магии занесенный в ее мир? Или сказать ей, как она хороша? Она ждет ответа, и от того, что он сейчас скажет, зависит очень многое – может быть, вся его дальнейшая жизнь.
Лай собаки на дворе избавил Хейдина от необходимости отвечать Липке. Девушка же, вздрогнув, подбежала к окошку, затянутому бычьим пузырем.
– Сейчас я, – сказала она, набрасывая на голову платок.
Хейдин понял, что пришел кто-то чужой. Видимо, слух о таинственном госте Липки уже разнесся по деревне. На всякий случай Хейдин положил на лавку рядом с собой Блеск. Убивать он никого не собирался, но вот попугать при надобности мог бы. Местные жители – всего лишь крестьяне. Как и все профессиональные войны, Хейдин относился к земледельцам с презрением и не видел в том ничего зазорного. Так что если наглое мужичье начнет к нему приставать с расспросами…
За дверью затопали, громкий мужской голос что-то пророкотал – Хейдин не понял ни единого слова, – затем вошли сразу двое; приземистый круглолицый толстяк в хорошей овчинной шубе и постный носатый человек в облезлом тулупе, мгновенно наполнив горницу козлиным духом, ядреным до слезоточения. Следом за странной парой вошла Липка. Особой радости на ее лице не читалось.
– Здравствуй, мил человек! – Носатый отвесил Хейдину церемонный поклон; толстяк, помешкав немного, сделал то же самое. – Бог с тобой.
Толстяк уставился на Хейдина маленькими белесыми глазками, вцепился пухлыми пальцами в бороду – верно, не знал, как начать беседу. Носатый оказался пообщительнее.
– Что, хозяйка, не сажаешь нас за стол обеденный, медом али брагой не потчуешь? – сказал он Липке. – С мороза мы, согреться нам надобно.
– Садитесь, дяденьки, – сказала Липка довольно равнодушным тоном. – Садитесь, угощайтесь, чем Бог послал.
– Гостю твоему не в обиду ли будет наше обчество? – осведомился носатый. – Чаю, человек он приезжий, может, устал с дороги.
– Хозяйка пригласила, так садитесь, – ответил за Липку Хейдин. – И назваться не мешало бы, а то не знаю, с кем за одним столом честь имею сидеть.
– Не серчай, чужестранец, – носатый уловил в голосе Хейдина властные ноты, сразу перешел на заискивающий тон. – Прости нас, темных да худородных. Мы-то живем в глуши нашей по-простому, по обычаю дедов и прадедов наших. Назваться и в самом деле не мешает. Люди кличут меня Додолем, а спутник мой – староста наш сельский, Дорош Иванкович. А тебя как величать, человече?
– Олекса, – вдруг сказала Липка из-за спины старосты. – Дядька это мой по отцу, Олекса Бориславич. Из Новгорода он ехал да остановился у меня.
Умница девка, подумал Хейдин. Лица у гостей сразу приобрели более доброжелательное выражение. Хейдин благодарно улыбнулся Липке.
– Ну, вот и представились, – сказал он. – С чем пришли, любезные? Говорите.
– А с тем и пришли, чтобы зна-знакомство свести, – ответил староста Дорош, сильно заикаясь. – Говорили о т-тебе по селу, вот и с-стало нам лю-любопытно…
– Ну и что? – Хейдин с вызовом посмотрел на старосту. – И что же по селу обо мне говорили?
– Ты не серчай, мил человек, – заговорил Додоль, – времена ноне сам знаешь какие. Тут тени своей скоро пужаться начнешь. А бабы, они иной раз такого наболтают, что прям страсть! Сказывали, в лесу тебя Липка нашла-то.
– Н-ночью, – добавил староста.
– Липка, налей меду гостям, – велел Хейдин, заметив, что девушка нервничает. – Значит, ночью и в лесу? И что же я делал в лесу и ночью?
– Про то нам неведомо, – ответил Додоль, нимало не смутившись. – Только сказывали, в наряде ты был воинском и при мече. Ныне сами видим, что про меч – правда.
– Так дядька мой и есть воин, – вставила Липка, подавая гостям чаши с медом. – Он из Новгорода ехал но делу княжескому и с дороги сбился. Конь у него зверя какого-то напугался, понес и в Марухиной трясине утоп. Так ведь, дядя Олекса?
– Верно, – подтвердил Хейдин. – Глупый был конь, молодой.
– М-да, – тощий Додоль отведал меда, крякнул довольно. – Гиблое место эта Марухина трясина, кажный год кто-нибудь там тонет. Как же сам выбрался?
– А я за ветку схватился, – на лету сочинил Хейдин, – и выбрался.
– Бог т-тебя спас, – кивнул староста.
– Да вы ешьте, – Липка подлила меду в чаши. – Тебе налить, стрый?
[23]
– Налей, – Хейдин усмехнулся; пока еще непонятно, в какую сторону эти двое повернут разговор, но виртуозная ложь Липки явно усыпила их подозрения – по крайней мере те, с которыми они пришли в этот дом. – Пейте мед, или не хорош?
– Хорош, хорош! – Додоль с готовностью припал губами к чашке. – Ты-то, боярин Олекса, не иначе как в Торжок ехал?
– В Торжок, – Хейдин почувствовал, что теперь нужно говорить обдуманно, чтобы не вызвать новых подозрений. – А что?
– Н-новости худые п-приходят, – заговорил Дорош Иванкович. – Всё о в-войне говорят. Мол, враги на нас идут б-безбожные, всех в полон в-возьмут.
– В Новгороде о том мало говорят, – беззаботно сказал Хейдин. – Будет война, будем воевать. На то и воины нужны, чтобы сражаться.
– Ты, боярин Олекса, по всему видать, муж храбрый и воинственный, – заметил Додоль. – Слава Богу, есть у земли русской такие вот богатыри! Жаль, раньше ты у нас не бывал, а то свели бы с тобой приятельство, привечали бы в Чудовом Бору, как родного…
Хейдин уловил в словах тощего недоверие, подивился хитрости и коварству тощего крестьянина. Зацепился Додоль за то, что раньше не видел Хейдина в Чудовом Бору гостем у «родственницы». Ну что ж, он тоже за словом в карман не полезет.
– Так я только полгода назад узнал, что у меня есть племянница, – сказал он. – Родственник мой, двоюродный брат Феодор Угличанин, в болезни мне открылся. Признался он мне, что есть у него дочь в Чудовом Бору. Так я и узнал про Липку.
– Д-дочь? – Староста уставился на девушку. – Д-дочь Феодора?
