– Согрей в котелке с пряностями и подай. И что-нибудь поесть.
– А деньги-то у тебя есть, чужестранец? – с подозрением спросил хозяин. – Может, ты с пустой мошной ко мне пришел?
– Не беспокойся. Денег у меня достаточно, чтобы заплатить и за постой, и за ужин, и за вино. Иди же, не мешкай.
– Он что-то заподозрил, – сказала Руменика, когда корчмарь отошел от их стола. – Сдается мне, в этом засратом городишке заезжих людей не очень-то любят.
– Война идет, оттого и насторожены все. Тут каждую минуту можно в осаде оказаться. Я пойду, посмотрю, как там наши лошади. Здесь никому доверия нет.
– Акун!
– Что еще?
– Прости меня, что я накричала на тебя в лесу.
– Уже простил.
Оставшись одна, Руменика закрыла глаза и задремала. После многочасовой езды по морозу густое тепло корчмы разморило ее. Мучительное чувство холода наконец-то отпустило девушку. Ей ужасно захотелось спать. Голоса бражников в зале зазвучали так, будто к ушам Руменики приложили длинные трубы; голова стала тяжелой, словно свинцовой. Она почти спала, когда кто-то внезапно и сильно тряхнул ее за плечо.
Руменика судорожно открыла глаза, пытаясь понять, что происходит. И увидела здоровенного парня в безрукавке из лосиной кожи. Парень стоял возле нее и улыбался. Лицо у него было простое, все в веснушках, глаза лазурно-синие и пьяные – верно, парень уже влил в себя не один ковш меду.
– Спишь? – Парень еще раз тряхнул ее. – Не, проснулась вроде!
– Чего тебе? – недовольно спросила Руменика.
– Я же говорю, что баба! – Парень довольно заржал. – Мы тут промеж себя поспорили, мужик ты или баба. Они говорят – парень, а я говорю – баба.
– Ты проспорил. Вали отсюда.
– Э, нет! – Парень подсел за стол, уставился на нее. – Я и думаю; чего это баба на манер мужика в портах ходит? Может, так теперь у баб иноземных заведено?
– Ну что, Халзан, баба али нет? – заорали из-за дальнего столика.
– Аккурат баба! – ответил конопатый и снова идиотски осклабился. – А то можно штаны снять и посмотреть.
Что-то свистнуло в воздухе, и в столб рядом с головой конопатого впился блестящий орион. Парень отшатнулся, побелел, как бумага, потянулся за ножом на поясе. Но Акун уже приставил конец своего страшного посоха к его горлу.
– Мне начинает надоедать этот город, – сказал старый милд. – А особенно его жители. У нас бы такого засранца выпотрошили в одну секунду.
– Я Халзан, отрок воеводы Радима Резановича! – запинаясь, проговорил парень. – Не надо задираться со мной.
– Ах, вот как! – Акун нажал на посох. – Я дрожу от страха.
– Опусти свою палку, старче, – сказал старший в той компании, к которой принадлежал конопатый парень, средних лет мужчина с бритой головой и обильной сединой в бороде. – Парнишка не хотел обидеть твою дочку. Так, пошутил немного.
– Я погляжу, в этом городе вообще принято шутить, – сказал Акун. – Может, мне тоже пошутить?
Никто не заметил, как старый милд достал из кармашка на бандольере второй орион, как метнул его, но только стальная разящая звезда угодила прямо в середину стола, за которым сидели приятели Халзана. На лбу конопатого выступили капли пота.
– Ты кто, дед? – седобородый воин перевел взгляд с ориона, глубоко засевшего в столешнице, на Акуна. – Вижу я, что воин ты знатный. Какого роду-племени будешь?
– Моя страна далеко, – произнес Акун. – Отсюда не увидишь.
– И по-нашему ты говоришь зело чисто. Может, ты колдун?
– Я простой путник. Мы с дочкой едем в славный город Новгород к тамошнему правителю. Вот моя грамота, – Акун показал седобородому футляр, в котором хранил свои священные тексты и амулеты. – Гривну посольскую показать, или так поверишь?
– Так ты, старче, посол? – Седобородый воин развел руками. – Ну, прости, коли обидели. Мы ведь не нарочно.
– Извинения приняты. – Акун убрал посох с шеи Халзана, и молодой человек поспешно отступил к своим товарищам. – Только больше не надо шутить. Мы с дочкой устали с дороги, и нам не до шуток.
Жаркое из свинины с кислой подливой оказалось отменным, а вот вино было скверным. Хозяин корчмы выдал за романею какую-то бурду. Руменика со вздохом подумала о белом шабюте или розовом венарриаке из императорских погребов. Акун же спокойно допил остатки кислятины из котелка, даже не поморщившись.
После ужина хозяин корчмы повел их в комнату, которую им определил. Комната оказалась довольно просторной, с широкой кроватью и столом на козлах. Свечей здесь не жгли: в углу стояло что-то вроде зажима, куда вставляли длинную горящую щепку. Однако Руменику сейчас интересовала только кровать. Голоса корчмаря и Акуна, торговавшихся из-за платы за комнату и ужин, будто шли откуда-то издалека. Наконец Акун прекратил спор, отрубив своим охотничьим ножом кусок от золотого слитка – того самого, на который пошли деньги Гармена ди Браста.
– Золото? – Хозяин удивленно попробовал рубль
[25]
на зуб, просиял. – Вот дела! Да ты слово свое держишь, чужеземец!
– Он ушел? – Руменика уже лежала на кровати и с трудом ворочала языком. – Единый, как я хочу спать!
– Давай сниму сапоги, – Акун стянул с Руменики один сапог, потом другой, заботливо растер озябшие ступни девушки. – Раздевайся и лезь под одеяло. Я выйду.
– Где ты будешь спать, Акун?
– Там, где должен. У двери.
– Нет-нет, ты ляжешь со мной! Я тебе доверяю.
– Не говори глупостей. Эти люди видели у меня золото. Мы хорошо утерли нос ратникам местного воеводы. Беспечность опасна. Я лягу на пороге. Через меня они не пройдут.
– Акун, ты слишком добр ко мне.
– Я помню, кого я сопровождаю.
Ну да, подумала Руменика. Акун помнит, кого он сопровождает, Она совсем забыла, что она теперь не Вирия, девочка из портовых трущоб Гесперополиса, и даже не Руменика ди Крифф, дочь воина-скроллинга. Нет, она, конечно, Руменика ди Крифф, но в то же время… Вот проклятье, мысли совсем перемешались, ее голова уже спит. С того момента, как они попали в эту неведомую страну, в эти снега и леса, ей вообще кажется, что она спит и видит бесконечный нелепый сон. А тут еще ей открылась тайна ее рождения. Забавно, ужасно забавно! Она до сих пор не отошла от шока, который испытала в лесу, в тот момент, когда Акун показал ей тот магический шар…
– Акун! – Руменика закрыла лицо руками, выпуская поводья лошади. – АКУУУУУУН!
Лошади заржали, потом Руменику словно тряхнуло в седле. И стало тихо. И светло. Когда девушка отважилась открыть глаза, она не узнала поляну. Был день – пасмурный и зимний. Вокруг нее был снег, много снега, огромные сугробы, наметенные под деревьями. Это был совсем другой лес. Не Солтьерский. В просвет между высокими соснами виднелась зимняя дорога.
