– Спасибо, мама, – Рорк достал из кисы на поясе золотистый камень, который когда-то в Готеланде попал ему в сапог и который Турн назвал электроном, положил его на холмик. – Я долго бродил по мирам, но теперь я дома. Я больше не хочу уходить.
В вершинах деревьев шумел ветер, и в нем чувствовалось дыхание весны. Поклонившись могиле, Рорк пошел к срубу. Копья палисада обуглились, торча из снега, как поломанные гнилые зубы, повсюду были видны следы пожара. Боживой приказал сжечь дом вскоре после бегства Рорка на корабле Браги. Но на пепелище уже была выстроена новая изба, добротная и ухоженная, и Рорк видел, как уходят в небо струйки дыма, струившиеся из дымовых окон под крышей. Все повторялось, жизнь сделала круг, и боги опять посмеялись над смертными, которые в простоте своей думают, что судьбы нет, и слабая человеческая воля может хоть что-нибудь изменить. Только теперь здесь, в тайном приюте на берегу озера, жил другой ребенок. И другая женщина, совсем непохожая на его мать, но такая прекрасная и такая дорогая его сердцу. Женщина, которая когда-то спасла его от смерти.
Яничка в наброшенном поверх домотканой рубахи полушубке колола дрова. Увидев Рорка, она вскрикнула, обмерла, выронила топор. Он же, подойдя к ней, опустился в снег на колени, обнял ее ноги.
– Прости меня, – сказал он. – Я убил его. Я хотел его спасти, но не смог.
– Ты изменился, – пальцы Янички перебирали его седые волосы. – Выболел весь. Чаю, плохо тебе было.
– Плохо. Но все позади.
– Ты за нами пришел? – Яничка говорила с кем-то невидимым, не с ним.
– Да, – Рорк проглотил ком в горле. – За тобой и за сыном. Забрать вас хочу.
– Ты князь, твоя воля.
– Я больше не князь. Теперь князь – Хельгер. Я ухожу из города. Кроме тебя и мальчика никого мне не надо.
– Куява предвидел, – сказала Яничка. – Он сказал, ты поймешь, где нас искать, если безумие отпустит тебя. Он знал, что ты не враг ребенку. Он знал, что я его не люблю, люблю тебя. И ревновал. Но он был добр к нам. Что теперь?
– Вот твой платок, – Рорк показал Яничке побуревший от крови и пота, разорванный вражьим оружием лоскут, в который превратился ее платок, отданный Рорку на пиру у Рогволода. – Моя душа на него похожа. Она так же кровава и изодрана в лоскутья. Он был на моей груди во всех битвах, плат этот. Может, он меня и спас от смерти. Все мои братья мертвы. Я потерял всех. Кого любил. Кроме тебя. Слава богам, ты у меня есть. Я без тебя обречен. Не гони меня!
– Я ждала тебя.
– Когда-то ты спросила меня, неужто я и в самом деле волк, помнишь? – Рорк встал с колен, взял ее лицо в ладони, коснулся губами лба. – Я ведь тогда ответа не знал. А теперь знаю. Умер волк, Яничка. Нет больше волка. Остался человек, который без тебя дня не проживет.
– Ох! Истину ли говоришь?
– Как перед богами.
– Тогда и я скажу, что без тебя дня не проживу.
– Сама Лада говорит твоими устами!
– Лада, но не Перун. О нашей любви никто не сложит песню.
– Пускай, – Рорк припал губами к ее устам, вдохнул ее аромат. – Устал я от песен. Хочу жить!
Хельгер Вещий, новый князь северных антов, объявил народу своему, что князь Рюрик Рогволодич умер, и тело его было сожжено по варяжскому обычаю в ладье. Сказал также Хельгер, что законным князем будет приемный сын Рюрика Рогволод – Ингвар, а он, Хельгер Вещий, станет при младенце наместником. Через три года Хельгер с дружиной двинулся на юг, в Киев, убил ярлов Аскольда и Дира и перенес свою столицу в Киев. Огнем и мечом норманны принудили словен к повиновению. Прошло еще время, и Хельгер двинул рать на Ромею.
Так он и правил, железной рукой и клинком, считая войну единственным пристойным для себя занятием. В один из коротких периодов мира он женил своего воспитанника Ингвара на белокурой девочке с янтарными глазами, приемной дочери псковского наместника Ратши. Девочку звали Хельга, но старый Хельгер часто называл ее то Ефанда, то Вольфсдоттир – Дочь Волка.
Песни о подвигах Рорка Геревульфссона еще долго пели в Готеланде и варяжских землях. Ныне эти песни почти забыты. О легендарном Рюрике говорят лишь несколько древних источников. Пришедшее из Росланда на север известие о смерти Рорка от тяжелой болезни огорчило многих. Особенно горько оплакивали Рорка в Готеланде, где даже в христианских готских хрониках упомянуто его имя.
ЭПИЛОГ
(Гластонбери, Англия, 888 г. от Р. X.)
– Кого там еще дьявол принес?
Епископ Оффа был зол. Не на гостя, на себя. Стук в дверь заставил его вздрогнуть, и с пера на пергамент сорвалась капля чернил. Письмо королю теперь испорчено, все нужно переписывать заново.
– Лафорд
[134]
епископ?
Ну конечно, это болван Леофрик, королевский лесничий и смотритель Гластонберийского леса. Судя по вытянутой физиономии и печальным глазам, опять с дурными вестями.
– Ну что у тебя?
– Капканы пусты. В Эверби зарезаны восемь овец и теленок. Возле креста на дороге из Норчестера обнаружены полусъеденные останки мужчины.
– За две недели пятая жертва, – Оффа сплел пухлые пальцы, стиснул так, что тяжелая пастырская печатка больно врезалась в кожу. – Осталось уповать на Господа!
– Бог поможет, лафорд епископ.
– We Та bote motan aet Gode zeraecan
[135]
, – с иронией сказал Оффа, косясь на испорченное письмо.
Есть смысл переписать его. Пожаловаться королю на Леофрика. От этого кислолицего тупицы нет никакой пользы.
Зверь свирепствует близ Гластонбери уже две недели. Откуда он появился, никто не может сказать, но те, кто его видел, в один голос говорят – это не простой волк. Чудовище огромных размеров и почти черной масти, а клыки у него такие, что он шутя перегрызает ноги голодным бычкам. Не простая это напасть, ой не простая! Монахи Гластонбери не спят ночами, прося Бога и святых отвратить от них ярость чудовища, но зверь продолжает нападать. А Леофрик только сообщает о новых нападениях.
– Лафорд епископ…
– Ты еще здесь?
– Я не только с плохой новостью пришел.
– Благодарение Богу! Чем же ты меня хочешь порадовать, сын мой?
– Сегодня утром я встретился с одним человеком.
– Ну и что?
– Он говорит, что может убить зверя.
Епископ Гластонберийский резко обернулся к Леофрику. Тот продолжал стоять в угодливой позе, с кислым выражением лица.
– Herbuende
[136]
? – спросил епископ.
