…Волк серый, не неси мое горе в своих зубах…
– …Не неси мое горе! – промолвила княжна, как во сне.
Что-то стукнуло под окном, потом еще раз. Яничка испуганно зачурилась, осторожно выглянула наружу.
Под окном стоял Куява, молодой красавец, родич Ратши. То ли мед княжеский так вздурил ему голову, и без того горячую, то ли любовный пыл одолел сверх меры, но решился Куява объясниться.
– Яничка, люба моя! – воскликнул он, увидев княжну. – Не гони, дай посмотреть на тебя, чтобы сердце насладилось…
– Ты что, Куява, меду дурного опился? – сердито зашептала девушка. – Будто не знаешь, что мерлый
[67]
у нас в доме? Поди прочь, не до тебя мне сейчас, не до речей твоих бесстыжих.
– Чаю, не любишь ты меня, – взмолился дружинник, – так дай хоть личиком твоим насладиться, под окном твоим побыть. На днях уходим заодно с урманами, может, головы сложим, не увижу тебя боле…
– Молчи, беду на себя накличешь! Настырный ты, говорила же тебе. Братья узнают, худо тебе будет.
– А что мне братья твои, даром княжичи? Я сам при мече и постоять за себя могу. А варяжина, что тебя сватает, я на суйм
[68]
вызову.
– Ах ты, дурак несчастный! Разумей, что говоришь, пока до лиха тебя язык твой не довел. Не смей с Эймундом задираться, убьет он тебя. Он в двадцати походах был и настоящего морского змея зарубил, а уж тебя подавно зарубит.
– Вирухать
[69]
горазд твой варяжин. Все они барандаи
[70]
бессовестные. Побоялись остаться в городе. Ушли по реке вниз. Чаю, со страху!
Яничка промолчала. Она поняла, что хитрый Браги недаром увел варяжскую рать из города. Рорк с ними, это ей стало понятно. Не хотят враги понапрасну своих союзников-словен злить.
– И как же вы в поход-то пойдете, если ушли урманы? – спросила она.
– Первуд сказал, пойдем берегом до Лугодола, а там варяги нас на ладьи свои возьмут. Так оно быстрее и проще будет. Что ж Эймунд не рассказал тебе о том? Не любит он тебя.
– А вот любит. Он мне дары богатые прислал.
Куява даже застонал от бессильной ярости.
– Я тебе из похода что хочешь привезу, – заговорил он горячо, – хочешь – золота, хочешь – тканей и шитья ромейского, хочешь – украшений! Выкуплю тебя у братьев, такое вено положу, что не откажут мне. Только скажи, люб ли я тебе хоть немного? Голова у меня кругом идет, как во сне с тобой разговариваю, горю, как в огнице!
– Остепенись, Куява, с княжной говоришь. Блазнить
[71]
меня вздумал?
– Знаю, что княжна ты, но не могу совладать с собой. Во сне тебя вижу каждую ночь, покой потерял, нет мне отрады ни в чем. Может, какая ворожба на мне? А то пойду и в вир
[72]
головой, чтобы черти меня прибрали!
– Чур тебя! – испугалась Яничка. – Кто ж ночью рогатых поминает!
Куява было отрыл рот, чтобы отшутиться, но тут почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит. Ночной мрак будто сгустился, зашуршала трава под легкими шагами. Оборотившись, Куява увидел под березой черную тень. Тень смотрела на него.
Куява труса никогда не праздновал, мало кто в дружине антов мог сравниться с ним отвагой. Но такого ужаса юноша ни разу в жизни не испытывал: будто смертный холод сковал его по рукам и ногам, оледенил сердце.
– Красно говоришь, братец, – сказала тень, – но устала от тебя княжна, пора бы и честь знать.
Куява догадался, кто перед ним, но оттого ужас его стал еще больше. Потому, так и не ответив, попятился дружинник назад, ударился о ствол дерева и помчался, не разбирая дороги, прочь от терема. Когда его вопли затихли вдалеке, говоривший вышел из мрака. Яничка вздрогнула, сердце у нее пропустило удар – она узнала Рорка.
– Не бойся меня, княжна, – сказал Рорк. – Я пришел поблагодарить тебя за заступничество и за доброту твою и попрощаться с тобой.
– Снова ты! – простонала княжна.
– Прости, напугал тебя.
– Безумный! Беги, пока Куява людей не привел.
– Горько мне, что возненавидели меня соплеменники, ведь я никогда вреда не причинил. Не знаю, отчего зверем меня считают, крови моей жаждут. Ныне один добрый человек поведал мне тайну рождения моего, но ведь не навия я, не чудовище – такой же человек, как все. Сегодня ухожу я в далекие края и, может статься, никогда обратно не вернусь. Сегодня вечером прощаюсь с прошлой жизнью. И богам благодарен за то, что тебя увидел.
– На пиру я не боялась тебя, а теперь боюсь!
– Ты спасла меня. После смерти матери не встречал я души чище твоей.
– Молви, Рорк, неужто ты и на самом деле волк?
– Люди меня так зовут. Но я человек, от женщины рожденный. Глупцы глаз не имеют, страхами своими живут. Одна ты правду увидела, пожалела горемыку.
– Уходи же! – взмолилась княжна. – Слышишь, собаки лают? Найдут они тебя.
– Уже иду. Плат, что ты мне дала, оставлю, он мне о тебе будет напоминать. В сердце ты моем, княжна. Хочу, чтобы и ты меня другом своим считала.
– Другом?
– Другом сердешным. Видел я тебя раз, но не забыть мне теперь тебя. Может, боги нас сводят вместе, но не случайно встретились мы, совсем не случайно.
– Уходи! Не теряй времени, беги! Не хочу видеть кровь родича под своим окном…
Другое хотела сказать Яничка, но опомнилась, поняла, что не следует выдавать тайных мыслей. Лица Рорка она не видела, лишь слышала его дыхание. Мысли ее смешались, изнутри поднялась жаркая дрожь. Собачий лай стал ближе, отсветы факелов наполнили Рогволодень, где-то взволнованно кричали.
– Куява постарался! – усмехнулся Рорк.
– Беги, Рорк. Уходи! Прощай же! – крикнула княжна и захлопнула ставни.
Сколько времени прошло, Яничка не помнила – все шептала заговоры да держалась за шолку, что дала ей мамка. Собаки всполошились, казалось, по всему городу, двор терема наполнили крики, потянуло факельным чадом. За дверями светелки затопали, весь терем заходил ходуном. Яничка задрожала, забилась в угол. Дверь распахнулась, в светелку ворвались княжичи, кроме Ярока и Горазда, с ними человек пять гридней, все при оружии и с факелами. За дверью надрывно брехали псы. Молодой Радослав бросился к княжне, обнял ее.
– Слава Перуну, жива! – воскликнул он. – Где нечистый?
– Кто?
