– О чем думаешь, посол? – спросил Браги, уже предполагающий, что ответит ему готский священник.
– Думаю, повторит ли Господь ради маленькой Аманды чудо с ангелом, когда-то поразившем войско Синнахериба у врат Иерусалима, – ответил Бродерик.
– Страшно, да? – не то с иронией, не то с сочувствием произнес Железная Башка. – Вы, христиане, очень многое оставляете на волю вашего Бога, и потому он недоволен вами. Там, где надо брать в руки меч и идти биться, вы просите его помощи! Нет монах, это недостойно мужчин! Ваш Бог устал от вашего нытья и бабьих причитаний. Если бы готы сражались с Аргальфом, а не читали какие-то глупые пророчества безумной старухи, они бы уже давно сами вышвырнули банпорского ублюдка и его вшивый сброд из своей страны.
– Что предлагаешь ты, преславный Браги?
– Оставь пророчества пророкам. Пусть они пытаются угадать волю богов. А мы – воины. Наше дело сражаться, проливать кровь и добиваться победы. Аргальф начал поход, который решит исход войны. Я тоже принял решение. Клянусь Одином, Аргальф повоет у меня на норманнском поводке!
– Значит, война!
– Битва насмерть. Кровь Вортганга вопиет об отмщении, – Браги помрачнел. – И бесчестье Ингеборг тоже.
С варяжской стороны стана слышались громкое пьяное пение, женский визг и смех. К лагерю Браги прибилось немало женщин, и не только готских: много пленниц варяги захватили в бою под Алеаварисом. Сегодня в стане было особенно весело, войско узнало о решении Браги выступить на врага. Кончалось опротивевшее всем сидение на одном месте, начиналась настоящая война.
Анты радовались не меньше варягов. С полсотни гридней набилось в шатер Горазда. Женщины, несколько саксонок, захваченных в качестве трофеев и готские служанки разносили ковши с медом и брагой. Воины опустошали ковши, не забывая пощупать служанок, и если готок почти не трогали, то с сакских пленниц сорвали почти всю одежду под смешки и гоготание. Несколько человек уже напились до бесчувствия: их выволокли из шатра и бросили в снег у костров, на которых жарились свиные и бараньи туши. Ели и пили вволю: рыжий Браги велел подъесть накопившиеся в лагере припасы, чтобы не тащить за войском большой обоз и не обременять заводных коней.
Горазд пил мало, больше наблюдал за своими гриднями. Молодые, могучие, удалые, таких молодцов в варяжском войске немного. Коли подадут боги удачу в бою, война с Аргальфом принесет каждому из дружины богатую добычу: золотые и серебряные куны, дорогое оружие, рухлядь, коней. В огонь и в воду пойдут тогда дружинники за Гораздом. И тогда, пожалуй, можно будет поспорить с Боживоем и другими братьями за отцовский стол…
С той ночи, когда умер старый Рогволод в своей опочивальне, Горазд думал о власти. Только Боживой стоял между ним и княжеским столом. Трое их было, детей Рогволода от первой жены князя бодричанки Вешницы – дочь Мирослава, мать проклятого волкодлака Рорка, и братья – погодки Боживой и Горазд. Матери своей Горазд не помнил, ему было три года, когда умерла Вешница. Боживой был старше, оттого-то отец выделял его, а Горазд всегда брату завидовал. Завидовал и побаивался: нравом Боживой пошел в отца, слыл среди соплеменников мужем, тяжелым на руку и скорым на суд и расправу. Из всех сыновей Рогволода Боживой был самым воинственным, досталось от него и мордве, и чуди и хазарам, и соседям-словенам, и лютичам, и балтам. Волхвы антов стояли за Боживоя, видя в нем крепкого и отважного правителя, а пуще всего опытного и удачливого воителя. Сам Рогволод при жизни часто называл Боживоя своим преемником, потому не мог взять в толк Горазд, отчего отец на смертном одре неожиданно передал стол Рорку – или это Браги, собачий сын, так повернул непонятные предсмертные шепоты умирающего старика?
Горазд был другим. Войну и охоту любил меньше прочих братьев, зато роскошь ставил выше всего. В своем доме в Рогволодне Горазд собирал редкостные дорогие безделушки, что привозили купцы, иноземное оружие, узорчатые ткани. Кони, принадлежавшие Горазду, были лучшими у антов. Да и видом Горазд был больше на знатного варяга похож, чем на словенина: носил варяжского покроя одежду, волосы постригал в скобу, бороды не заводил, оставляя только висячие усы. Храбростью и силой Горазда боги не обидели, но дали ему то, что необходимо всякому. Кому судьба начертала жить в тени более удачливых и сильных родичей – терпение и острый ум. Долгие годы Горазд был для всех лишь младшим братом Боживоя. Но теперь Боживой допустил ошибку, передав воеводство над дружиной ему, Горазду. Плохую шутку сыграла с Боживоем жажда власти. Или так уверен старший сын Рогволода, что родная кровь не предаст, что дружинники не повернут оружие против того, кто многажды удачно водил их в походы?
Горазд усмехнулся. Если думает так Боживой, то иначе как бобычем
[92]
его не назвать. На войне люди меняются. Под водительством Боживоя гридни побеждали врагов, но и хлебнули немало, а добычи постойной не видели. Скора и мед – разве то добыча? Пленники, которых надо будто медведей на цепи держать днем и ночью, иначе убегут, а то и горло во сне перережут, – стоит ли ради такой добычи в бой идти? Не любят воины, когда их пот и кровь лишь речами оплачены. А он, Горазд, заплатит имением
[93]
, если будет на то воля богов, если удача в войне улыбнется рыжему Браги. Кого тогда дружина начнет на руках носить, как не его? Ошибся Боживой, страшно ошибся: застила ему ум неожиданная смерть отца.
Прочие братья Горазду не угроза: все они младшие, да и нравом в князья не годятся. Первуд не о власти думает, а как бы скорее в пущу, тура гнать или идти на медведя с рогатиной. Ведмежич глуп и ребячлив, хоть и силен. Вуеслав, Радослав и Ярок еще дети, самому старшему едва минуло семнадцать, а Вуеслав ко всему еще и головой скорбен, говорит и ведет себя, как пятилетнее дитя. Боживой и весь род его – вот кто главный соперник…
Однако есть еще и Рорк.
Из шатра вывалились под крики и хохот сразу три гридня, тащившие отбивающуюся полуголую саксонку. Женщина сопротивлялась не так чтобы очень, больше кричала – понимала, что отбиться сразу от трех мужиков никак не сможет. Ратники потащили женщину к соседнему шатру, втащили вовнутрь. Внутри началась какая-то возня, и в итоге из шатра с ругательством выскочил воин, видимо до того отдыхавший в шатре. Горазд узнал Куяву. Молодой дружинник был пьян, но на ногах держался твердо.
Горазд вновь подумал о Рорке. Он был одним из тех, кто наблюдал за поединком Куявы с проклятым.
Интересно, не стал ли Куява после того поединка бояться варяжского отродья?
– Душно здесь, – сказал княжич воеводе Купше, сидевшему подле него за угощением. – Выйду на холод. Пируйте без меня.
Ночь была морозная, в небе было тесно от звезд. Горазд с наслаждением вдохнул обжигающий воздух, поплотнее запахнул полы беличьей шубы. Куява стоял перед шатром в круге света от костров, слегка пошатывался.
– Княже?
