– Это время самой долгой ночи в году. Думаю, Зверь призовет адские силы себе в помощь в эту ночь.
– И случится это совсем скоро, – сказал Браги. – День Юль наступит через четыре дня.
– Совсем скоро.
– В пророчестве еще говорится о кровавой жертве, – напомнил отец Бродерик.
– Это место мне малопонятно. Я боюсь ошибиться.
– Очень важно понять, что оно означает, – настаивал Браги.
– Пророчество могло быть и ложным.
– Нет! – отец Бродерик замахал руками. – Как мог слепой брат Герберт записать эти строки сразу по окончании тринадцатой главы Откровения, где говорится о Звере! Воистину, Господь водил его рукой.
– Или дьявол.
– Святые отцы, – с нетерпением сказал Браги, – мне малопонятен предмет, о коем вы говорите, но вот что скажу я, простой воин: мы знаем дату, когда наш друг Аргальф готовит решающий удар.
Отец Бродерик что-то заговорил по-латыни, обращаясь к аббату. Адмонт слушал, не перебивая. Браги с досадой подумал, что зря теряет время.
– Верно, я об этом не подумал, – сказал Адмонт. – Похоже, ты прав, брат Бродерик.
– О чем это вы?
– В церкви на холме, которую можно видеть из окон этого кабинета, покоится прах святого Первокрестителя Теодульфа и пяти его товарищей, казненных язычниками, – сказал Адмонт и перекрестился. Отец Бродерик последовал его примеру.
– И что же?
– Там есть странные изображения, нацарапанные на стене склепа теслом. Говорят, один из рабочих, строивших церковь, был последним учеником Теодульфа и имел дар ясновидения. Отец Бродерик предлагает спуститься в склеп и посмотреть на изображения – возможно, они помогут понять смысл загадки, которую мы пытаемся раскрыть.
– Тогда идемте, во имя богов Асгарда!
Адмонт улыбнулся слабой улыбкой.
– Ты веришь в христианские пророчества, благородный ярл?
– Сейчас я поверю во все, что поможет мне насадить башку Аргальфа на мое копье. А что будет дальше – кто знает?
Холм, на котором возвышалась церковь, имел форму полумесяца, обращенного выгнутой стороной на север: северный склон был пологим и лесистым, а южный – обрывистым. Браги определил на глаз, что высота холма около пятисот локтей, а уклон не настолько велик, чтобы на холм не мог взобраться всадник, при этом не спешиваясь. Западный край холма упирался в ров, окружающий Луэндалльский монастырь: восточный терялся в лесах. Церковь, увенчанная блистающим на солнце золотым крестом, была выстроена на самом высоком месте: окруженная белым сверкающим снегом, она будто парила в воздухе.
– Церковь строил ромейский архитектор, приглашенный королем Ормом, – пояснил Адмонт, когда кавалькада начала подниматься по очень хорошей дороге, проложенной до вершины холма от подножия. – Звали его Теодор, и он был прокаженный. Теодор дал обет построить первый в земле готов каменный дом Божий на собственные деньги, ибо был весьма богат. Он истратил все свое состояние, но когда храм был закончен, проказа оставила Теодора и он поправился…
Браги, насмешливо кривя губы, слушал, качал головой. Он думал о другом. Холм был прекрасным местом для обороны. Если перекрыть дорогу к церкви и укрепить склоны засеками, даже большое войско можно остановить, имея под рукой сотни три-четыре обученных бойцов. У Браги вдвое больше воинов, так что противник прольет немало крови, прежде чем дойдет хотя бы до половины склона.
– О чем ты думаешь? – спросил Адмонт.
– О том, что ваш святой вряд ли захочет помогать язычнику-норманну.
– Из всех язычников, которых я знал, ты – самый упорный.
– Я викинг, и умру викингом.
– В твоей дружине нет христиан?
– Те, кто грабил в Корнуэльсе монастыри и церкви не могут быть христианами, святой отец.
– Отчего же? – Адмонт, казалось, совсем не заметил жесткой искренности Браги. – Я видел христиан, которые убивали священников, насиловали монахинь и расхищали церковное достояние. Не всякий окрещенный есть христианин, помни об этом, благородный ярл.
Браги не нашелся что сказать, лишь в который раз отметил про себя незаурядную проницательность аббата.
Подъехали к первому повороту дороги: здесь отряд обогнал довольно большую группу паломников. Завидев Адмонта, пилигримы падали на колени, бросались к всадникам, чтобы поцеловать стремена лошади аббата, и оттого несколько человек едва не угодили под копыта.
– Прочь! – кричал Браги, замахиваясь на пилигримов плетью. – Жалкие трусы, надо сражаться, а не ползать на брюхе!
Но люди не сводили горящих глаз с Адмонта: когда отряд проехал, пилигримы запели «Кирие элейсон». Теперь стало ясно, что окрестности гробницы святого Теодульфа наводнены народом. Кавалькада вскоре вынуждена была замедлить движение, тем более что паломники, завидев красное одеяние Адмонта, сбегались к нему со всех сторон.
Браги с досадой выругался, сделал своим людям знак остановиться. Грязные, оборванные, изможденные люди обступили всадников, просили хлеба у викингов и благословения у священников. Вокруг церкви возник целый поселок из землянок и крытых лапником хижин: из этих жалких убежищ на всадников смотрели те, кого голод или недуги лишили возможности ходить. Были здесь люди всех возрастов, мужчины, женщины, дети – все в убогих лохмотьях, все со странным блеском в глазах. В другой раз Браги принял бы их за одержимых, но теперь он с невольным трепетом смотрел на этих людей. Он ничем не мог им помочь и срывал свое смущение под напускной свирепостью.
– Эй ты, убери свои лапы! – рявкнул он на паломника, ухватившего полу его кафтана. – Ничего у меня нет, проклятые побирушки!
– Благослови вас Бог! – раздавалось в ответ. – Благослови вас святой Теодульф.
– Дальше, благородный ярл, нам придется идти пешком, – произнес Адмонт. – Если, конечно, вы не пожелаете остаться здесь.
– Здесь?! – Браги задрал подбородок вверх. – Я иду с тобой, монах.
Адмонт, отец Бродернк и Браги спешились: остальные викинги, следуя приказу ярла, остались в седлах. Мгновенно паломники освободили дорогу: обернувшись, Браги увидел, что некоторые из этих убогих ползли на коленях вслед за Адмонтом. Кто-то затянул новый псалом, остальные подхватили, и странная процессия двинулась к церкви по жидкой грязи и раскисшему снегу, к изумлению викингов, которым еще не довелось видеть подобного зрелища.
Постройка вблизи оказалась больше, чем показалось Браги вначале: от подножия до верхушки креста церковь имела около пятидесяти локтей высоты, а длина фасада составила локтей тридцать пять-сорок. Церковь была построена по византийскому канону, и Браги уже не раз видел такие сооружения в землях, подвластных ромейскому императору. Нижняя часть храма напоминала по форме куб с плавно закругленной верхней гранью, из того же красного кирпича, из которого была сложена внешняя стена монастыря. Основание нефа было укреплено кладкой из больших плит серого камня высотой в один человеческий рост, промежутки между плитами были залиты раствором, по прочности не уступавшим самому камню. Тройной портал входа не имел никаких украшений, мощные дубовые двери были окованы снаружи железной решеткой. Верхняя часть храма имела форму цилиндра из более светлого желтоватого кирпича, увенчана полусферическим куполом с медным позолоченным крестом. Все строение производило впечатление мощи и торжественности. Вряд ли святой Теодульф пожелал бы себе такой усыпальницы, но благодарные последователи решили по-иному. Готские хроники бесстрастно отметили количество камня, дерева и металла, пошедшего на постройку, суммы, выплаченные рабочим, литейщикам, резчикам, мастерам золотых и серебряных дел, ровно так же, как некогда Священное писание скрупулезно зафиксировало богатства, данные царем Соломоном на Иерусалимский храм. Церковь над гробом Теодульфа стала главной святыней Готеланда, но не потому, что на нее пошли сотни возов кирпича и десятки фунтов золота. И в мирное время сюда шли паломники со всей страны, чтобы помолиться у гробницы Первокрестителя. Теперь же, когда страшная война разоряла. Готеланд, не было в стране убежища надежнее и желаннее, чем это место, куда, как говорила народная молва, ни за что не добраться Злу.
