– Увидим!
– Увидим! А пока зажигай костры, Браги велел.
Грозно сверкнув глазами, Рорк повернулся спиной к норманну и ушел за линию костров, которые лишь начинали разгораться и сильно дымили. Вибрирующий звук рога остановил его на полпути к вершине.
Тьма в долине сгустилась, черной волной пошла на холм. Вопли и гиканье наполнили ночь. Густо шли конница и пехота. Бесстрашно, шеренга за шеренгой. Лунный свет обесцветил стяги и значки, но они во множестве развевались над ратью Зверя. Чудовища на геральдических знаках угрожающе тянули к норманнам свои когтистые лапы.
– Аргальф! Аргальф! – раздавалось над равниной. – Смерть северянам! Смерть норманнским поскребышам!
Костры разгорались медленно. В души воинов стал закрадываться неумолимый страх темноты. Ночь была на стороне Зверя: сама Праматерь Хэль окутала тьмой свои полчища, чтобы норманнские клинки шали бессильны против них. Огни тысячи факелов казались горящими во мраке глазами злых духов. Лишь на правом фланге костры запылали ярко и дружно, и лучники уже стояли, готовые к бою, а три линии пехоты встали, как вкопанные, сдвинув большие щиты.
Мимо Рорка пробегали воины, стремясь занять место в строю. Норманнский полумесяц опоясал склон холма, обратясь выгнутой стороной к врагу, первые шеренги которого уже вступили на обугленную полосу.
Засвистели стрелы, поражая людей с обеих сторон. Расстояние между ратями быстро сокращалось, и вот уже черный клин врезался в строй словено-норманнско-готского войска.
Рорк увидел Первуда. Княжич вел в атаку антов, размахивая шипастой булавой; лицо Рогволодича в свете луны казалось мертвенно-бледным. Словенские охотники, ведомые княжичем, высыпали во множестве из-за линии костров и ударили без страха прямо в чело вражеского войска, туда, где развевалось большинство вражеских хоругвей.
Рорк больше не медлил. Он занес над головой топор и с криком бросился вслед за словенами. Он не смотрел по сторонам. Он не видел, как быстро меняется поле боя, как расколотые шеренги врага отступают назад, уступая место свежим дружинам, как валятся на истоптанный и окровавленный снег поверженные воины. Он ничего не слышал. Грохот стоял такой, что забивал все звуки, и лишь изредка в этом реве можно было различить истошные вопли воинов или ржание лошадей. Возле костров завязалась ожесточенная схватка: союзные готы приняли на щит скоттов в клетчатых плащах, и бой шел такой, что обломки оружия взлетали в ночной воздух вместе со столбами искр и душами погибших. Союзники начали отступать по склону, отбиваясь, будто медведь от разъяренных псов, но сохранили строй, и врагу никак не удавалось их обойти.
Рорк врезался в самую гущу схватки. Наконец-то топор Турна окрасился кровью, а вскоре сам Рорк был ею забрызган от макушки до пят. Человеческий глаз не мог увидеть его ударов, а Рорк, прекрасно видя в темноте, безошибочно находил у противника незащищенное место, чаще всего основание шеи или правый бок, куда наносил один сильный и точный удар. Он не считал своих побед, но вокруг него начались смятение и паника. Наемники узнали воина, сразившего утром двух рыцарей Ансгрима, и вражеский строй перед Рорком провалился, ибо никто не смел помериться силами со страшным норманнским витязем.
Звон металла, хруст костей, бульканье, хрипение, ржание коней, проклятия и крики окружали Рорка.
На минуту, казалось, натиск наемников иссяк. Но внезапно дождь стрел и арбалетных болтов пролился на норманнов. В боевых порядках Зверя завыли рога и гнутые медные трубы, забили барабаны, и новый смертоносный прилив накатился на союзников. Засека, наполовину изрубленная топорами наемников, наполовину заваленная их телами, перестала быть препятствием для них. В проходы, проделанные в засеке, ворвалась конница Аргальфа, топча лучников Первуда, норманнов и своих же раненых.
Первуд заревел, поднял иссеченный щит и бросился на врага. Первого всадника он сбил булавой, второго руками стащил с коня и, повалив в снег, зарезал засапожным ножом. Однако кто-то из наемников достал его копьем, а затем истекающего кровью княжича уже рубили несколько врагов, пока Первуд не испустил дух. На левом фланге начали отступать готы, которых прижали к кострам, но варяжская дружина Оке Гримссона еще держалась. К ним примкнули остатки словен, и тут случилось то, чего командиры Аргальфа никак не могли ожидать.
– Один! – зычный рев в рядах норманнов даже заглушил шум боя. – Один и Валгалла!
Изрубленные щиты полетели на снег, и викинги Оке Гримссона пошли в последнюю отчаянную атаку. Захлебнулись кровью первые шеренги наемников, отбитая конница в страхе попятилась назад раненые кони с жалобным ржанием падали на наледях, скатывались по склонам, валились в костры. Ноги лошадей взяли в грудах мертвецов. Свирепые скотты, неустрашимые саксы, дикие гунны и татуированные пикты, кровожадные кельты из западных лесов и северные дикари с украшениями из рыбьего зуба в носу и в волосах – все они отступали, и никому не было дано удержать викингов, для которых смерть с мечом в руке была так же желанна, как победа. Даже смертельно раненные продолжали драться; даже убитые, падая на острия копий, спасали своих товарищей, а те били, и били, и били, и их мечи, раскаленные ударами, охлаждала кровь, и сердца останавливались в груди, не выдерживая напряжения боя. Однако викингов оставалось все меньше и меньше, и скоро союзники начали отступать. Пал Оке Гримссон, получивший одиннадцать ран. Барон Сватхильд, командовавший готами, просигналил отступление к вершине холма.
Рорк продолжал драться, пока пущенный с тридцати шагов арбалетный болт не угодил ему в шлем. Сильный удар сбил Рорка с ног, и сын Рутгера тут же оказался погребен под грудой убитых и раненых. В какое-то мгновение Рорку показалось, что теперь его обязательно добьют в этой свалке. И минутный ужас оледенил его сердце. Но бой покатился дальше, и юноша, протискиваясь между мертвецами и еще живыми, сумел выбраться из кучи тел.
Костры превратились в слепящие столбы пламени, освещавшие поле боя. Весь склон покрыли тела людей и конские трупы, и мороз уже начал покрывать лица убитых инеем. Сражение шло за линией костров, ближе к вершине холма.
Тяжело дыша, Рорк поднялся на ноги, вытер окровавленное лицо. Топор он потерял, шлем тоже. Но меч остался при нем. Спешить. Спешить туда, где идет бой, где гибнут его сородичи! Вот только колени дрожат, надо бы отдохнуть…
Рорк ощутил смутный холодный ужас. То, что он принял за слабость, за дрожь в ногах, – не от напряжения. Это земля дрожит, совсем так же, как сегодня утром.
Воители Ансгрима приближались, и их опять было семь. Все, все было напрасно! Рорк расширенными глазами следил за всадниками Хэль, больше не сомневаясь, что с ними сражаться под силу лишь богам.
Платье лежало на постели, готовое к завтрашнему дню. Это было единственное платье, которое у нее оставалось, но Хельга об этом не переживала. Зато оно самое лучшее из всех, из малинового бархата. С белой прокладкой из тонкого полотна и прорезными руками. Королева Ингеборг подарила ей это платье к пятнадцатилетию, три года назад. Рорку оно понравится, ведь она в нем такая красивая…
