— Учишься в МГИМО?
— МГУ. Юрфак. А ты чем занимаешься?
— Зарабатываю деньги.
С одной стороны, после знаменитой сцены из знаменитого фильма заниматься любовью в самолете стало пошло. Можно сказать — обыденно. Исчез элемент новизны. Зато на пошлость легко клеить девчонок. У них все наоборот: раз показывают в кино, значит, круто и модно. И им без разницы, что места в заоблачных сортирах совсем чуть-чуть. Зато будет о чем рассказать подружкам…
Она всхлипнула и вцепилась ноготками в его плечо. Тихо выдохнула.
Он взорвался на мгновение позже. И тоже бесшумно — зачем привлекать ненужное внимание? Несколько секунд постоял, переживая ощущения, затем отодвинулся от девчонки, снял презерватив и бросил его в унитаз.
— А ты мужик, — одобрительно пробормотала девушка, поправляя лифчик.
— С тобой хорошо, — в тон ей отозвался Крус.
— Правда?
— Конечно. — Невада застегнул штаны и улыбнулся: — С тобой было очень хорошо.
— Мы увидимся?
Он не собирался встречаться с этой дурой. Но не любил расставаться плохо. Пусть улыбается на прощанье.
— А ты хочешь?
— Мне понравилось.
— Тогда без проблем.
Невада записал номер ее телефона, крепко поцеловал в губы и открыл дверь. И встретился с недовольным взглядом толстой матроны. Девчонка хихикнула.
— Шлюха, — процедила тетка.
— Завидуешь?
Невада усмехнулся и направился в свой салон.
В любом городе самое спокойное место — река.
Разумеется, с этим утверждением можно поспорить. Вспомнить деловые Дунай, Майн, Сену или Волгу, по которым то и дело проходят баржи и пассажирские суда, а на причалах и в портах стоит такой шум, что с трудом слышишь собеседника. Вот только подобные воспоминания не совсем корректны. Беспокойными и шумными реки делает город. Сами же они лишь позволяют людям пользоваться водами, оставаясь при этом величавыми и неторопливыми. Сотни лет тягучего путешествия научили реки оставаться спокойными. Из порта в порт, от причала к причалу, от истока к устью несут они свои воды, наблюдая за кипящей вокруг жизнью. И если обитатели прибрежных городов забывают о чистоплотности, превращая свою реку в помойный сток, это ничего не меняет. Мусор постепенно исчезнет, что-то утонет, что-то выплывет на берег, что-то растворится в потоке, протекут километры, и река вернет себе привычный облик.
— Хорошо здесь… Хорошо.
Стоящий на набережной старик понимал толк в реках. И в спокойствии, которое они несут. Он умел подстраиваться под неспешное течение волн и успокаиваться, отдыхать душой. Он видел вечные воды и не обращал внимания ни на стайки использованных презервативов, ни на пустые сигаретные пачки и грязные тряпки, на весь тот мусор, что плавал у набережной Москвы-реки. И даже запах, в котором ощутимо чувствовался аромат гнили, его не смущал.
Мужчина видел суть, прикасался к душе реки.
— Хорошо…
Могло показаться, что он спит стоя, и лишь редкие слова, свидетельствовавшие об окутавшей душу безмятежности, показывали, что мужчина бодрствует.
— Какая тишина…
Малюсенький тойтерьер, сидящий на парапете, громко тявкнул. Некоторое время пес терпеливо ждал любующегося рекой хозяина, но теперь или замерз, или соскучился, а потому решил напомнить о себе.
Мужчина с шумом втянул ноздрями прохладный воздух, подумал, достал из кармана платок, высморкался и только после этого обратился к спутнику:
— Извини, я задумался.
Они были странной парой. Ушастый карликовый пес и длинный старик. Собака выглядела ухоженной, аккуратной: рыжая шерстка блестит, на лапках нет и следа грязи, не жирная, но вполне упитанная. А вот старик… Нет, он не был похож на бродягу: приличная одежда, не стоптанная обувь, чистые волосы. Но, как ни странно, общее впечатление было… серым. Именно серым. Неприкаянным.
Старик вызывал жалость, ибо было отчетливо видно, что он давно и безнадежно одинок. Пес лизнул хозяину ладонь.
— Да, конечно, я все помню.
Мужчина вытащил из лежащей у ног сумки маленькую банку собачьих консервов, вскрыл ее и аккуратно выложил содержимое на кусок газеты.
— Кушай, друг.
Пес жадно набросился на еду. А его хозяин медленно провел рукой по волосам и вновь отвернулся к реке.
Суббота
— Ариф, давай вместе? — Юноша игриво наклонил голову. — Когда мы вместе, всегда везет!
Большеглазый, большегубый, с аккуратно подстриженными пшеничными волосами, он был одет в тонкую трикотажную кофту, плотно облегающую подтянутый торс, и узкие джинсы, выгодно подчеркивающие упругие ягодицы. Ручки нежные, изящные, ногти покрыты бесцветным лаком, а в ухе игриво поблескивает золотая сережка.
Красавчик.
К тому же не на выданье, а с завидным кавалером.
— Ариф, ну, пожалуйста! — Юноша заломил руки и принялся дурашливо умолять друга: — Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…
— Ладно!
Мужчина, которого красавчик назвал Арифом, положил широкую ладонь на узкие пальчики юноши, и они вместе надавили на ручку игрового автомата. Колесики завертелись, на экране зарябили яркие символы, и когда, наконец, мельтешение прекратилось, игрокам выпал небольшой выигрыш.
— Я говорил! Говорил!
Юноша захлопал в ладоши и чмокнул друга в щеку. Тот не возражал, его забавляла непосредственность спутника.
Выглядел мужчина именно так, как должен был выглядеть спутник гламурного красавчика: холеный, уверенный в себе, плотный. Не старый, лет сорока пяти, но седины в волосах уже много. Впрочем, черная с серебром шевелюра смотрелась весьма импозантно.
— Ариф, давай еще раз? Пожалуйста!
— Хорошо.
— Вот здесь! Я чувствую, мы снова выиграем! — Красавчик увлек Арифа к другому автомату. Прижался к плечу. — Мне так хорошо с тобой.
— Чуть скромнее, — едва слышно приказал Ариф. — Не надо привлекать внимание.
Мужчина оглянулся, и второй раз за последние пять минут его взгляд устремился на одного из посетителей казино — сидевшего за карточным столом молодого черноволосого парня в элегантном темно-сером костюме классического покроя и бордовой шелковой рубашке. Судя по всему, длинные волосы игрока не давали Арифу покоя.
Его юный приятель заметил взгляд, чуть надул губы, но тут же вновь заулыбался, взял ладонь мужчины в руки и прижал к груди:
— Я люблю тебя. Пусть все видят. Или ты меня стесняешься?
— Не говори ерунды. — Ариф усмехнулся. — Давай сыграем.
