«Нет на мне никакого корсета», – раздраженно подумала Катя, двигаясь к двери зала заседания. Макаров попытался ухватить за руку, девушка уклонилась.
В зале Троцкий все повышал голос:
– И это в момент, когда изнеможенная страна получила мизерный шанс прекратить бессмысленное кровопролитие. Пусть временно, пусть на несколько дней! Варьете, шантан, вульгарный вертеп! Господа, опомнитесь, страну нельзя спасать руками с насандаленными ногтями! Да, необходимы компромиссы! Мы все слышали ужасающие прогнозы. Пусть они всего лишь игра нездорового, болезненного воображения, но, если в них имеется хоть капля предвидения, мы обязаны это учесть. Генерал, даже признавая антагонистические разногласия наших позиций, не могу не воззвать к голосу вашего рассудка. Демаркационная линия должна быть согласована не позднее завтрашнего дня.
– Еще раз, господин Председатель Совета народных комиссаров, – раздался глуховатый голос Деникина, – напоминаю, извольте меня именовать согласно званию – генерал-лейтенантом…
«Упрямые как бараны, – подумала Катя, неназойливо оттесняя от двери «кожаного. – Пусть спорят до посинения, а парня я сейчас вытащу». Прота она видела, сидел все такой же отстраненный, опустив голову, играл пуговицей.
На улице стукнул близкий выстрел. Прот вздрогнул, выронил пуговицу, потянулся к полу… Присутствующие обернулись к зашторенному окну…
Потолок вспух. Катю ослепил огненный шар, растекшийся по комнате.
Взрывной волной девушку отшвырнуло на середину прихожей.
Густое облако пыли заполнило все вокруг. Уши словно воском залило. Катя едва слышала, как кашляет где-то рядом Витка. Болела поясница. Катя нащупала под собой раздавленный стул.
– Витка, на улицу выползай, – то ли прошептала, то ли прокричала Катя. В ушах нарастал мучительный болезненный звон. Из дверного проема залы – двери были снесены с петель – ползли густые клубы пыли и дыма. Катя с трудом подняла себя на ноги и, спотыкаясь, побрела в дым.
Над полом облако дыма было реже. Сгибаясь, девушка переступила через сучащее ногами тело, в дверном проеме лежал охранник в коже – верхнюю часть черепа ему снесло начисто. Катя ощупью обошла опрокинутое кресло. До взрыва Прот сидел где-то левее. Здесь пыль висела абсолютно непроницаемым облаком. Где-то рядом трещало, разгораясь, пламя – в известковой взвеси мерцало тусклое пятно. Катя наступила на тело, машинально содрала с окна чудом уцелевшую портьеру, накрыла тканью огонь. Ориентироваться было невозможно – часть потолка рухнула, накрыв длинный овальный стол. На мгновение, точно насмешка, сквозь пыль и дым мелькнуло вечернее, но все еще голубое и чистое небо. Катя стянула с головы косынку, повязала нижнюю часть лица. Где пацан?
Снова пришлось согнуться. Под руки попалось что-то круглое, припорошенное белой пылью. Страшась увидеть знакомый прищур, Катя тронула – голова повернулась, открыла ухоженную с проседью бородку. А, главнокомандующий. То есть, простите, ваше превосходительство, – генерал-лейтенант. Катя вытерла о юбку руку, испачканную сочащейся из оборванной шеи генеральской кровью. Следующее тело оказалось завалено рухнувшими балками и крышкой стола. Судя по размеру щегольских, припудренных известкой сапог – не Прот. Катя наткнулась на стену, испещренную сотней свежих оспин, кашляя, перебралась через мешанину обломков мебели, двинулась налево. Проклятый подол цеплялся за все подряд. Массивное кресло валялось на боку, из разодранной обивки торчали пучки конского волоса. Катя наступила на что-то скользкое.
– Твою мать! Дерьмо сплошное!
– Жив я еще, – отозвался Прот откуда-то снизу и судорожно закашлялся.
Мальчик лежал, придавленный креслом и досками, присыпанный пылью, как и все кругом.
– Чего разлегся? Удобно?
– Мне руку оторвало, – пробормотал Прот. – Катя, вы целы? А Вита где?
– Да подожди ты! – Катя, упав на колени, уперлась плечом и приподняла кресло вместе с широким пластом штукатурки и расщепленной дранки. Прот застонал.
– Тихо-тихо! Рука на месте. Плечо немного подранено.
Судя по пятну крови, рука пострадала порядком. Сейчас вытащить, повязку-жгут наложить…
В углу кто-то страшно застонал:
– Ой, боже мой, ноги, ноги… Товарищ предсовнаркома… Лев Давыдович, вы живы?
Катя подхватила мальчика:
– Держись. Сейчас вытащу на свежий воздух. Проплюемся.
Прот застонал – его левая рука болталась плетью.
– Ой, больно! Почему я сразу не умер?
– Блин! Потому что жить будешь. Херня твоя хиромантия, вовсе и не угадал. Руку, балбес, придерживай.
Пыль медленно оседала. Из-под груды обрушившегося потолка неторопливо сочились ручейки крови. Вокруг валялись изуродованные тела, изломанная мебель. Казалось, в комнату угодил заряд шрапнели. Катя переступила через обрубок человеческого тела – конечности оторваны, лишь витой аксельбант чудно светился на уцелевшем клочке кителя. В углу продолжали хрипло стонать. Катя приостановилась, поудобнее перехватывая мальчика (тощий, а весу немерено). За просторными провалами окон – рамы напрочь выбило – все голубело июльское небо. Сквозь вату, забившую уши, постукивали выстрелы. И было еще что-то, отчего Катя остолбенела: прямо по голубому небосводу летели темные фигуры. О, крепко тебя контузило!
Катя опомнилась. Конечно, не летели – гуськом плыли наискось, прицепившись к протянутому через двор проводу. Этакий импровизированный фуникулер. Тьфу, прямо черепашки-ниндзя какие-то. А «фуникулер», между прочим, прямо сюда их несет.
Катя, не разбирая дороги, кинулась к двери. Чуть не приложила мальчишку головой о разбитый проем. Прот охнул. Катя споткнулась о труп, запуталась в вешалке. Черт, не проберешься, а «черепашки» не конфетками угощать будут.
Кто-то поддержал за локоть.
– Катерина Еорьевна, он живой? Ой, та що ж такое? – Витка закашлялась.
– Так. Не перхай. Бери Прота. И валите отсюда изо всех сил.
– Та я же не удержу!
– Удержишь. Деваться тебе некуда. Пошли вон отсюда!
– Я сам, сам! – забормотал мальчик.
Неловко обхватив друг друга, подбитый пророк и девчонка поковыляли к распахнутой двери на лестницу. Катя присела, начала шарить по скользкой коже на боку у мертвеца – где кобура? Черт, пустая.
Поздно. В окно зала влетела первая фигура, выругалась, оступившись, отцепила карабин страховки, замерла с револьвером наготове. Следом въехала вторая тень, задела сапогами рухнувшую балку, тоже выругалась:
– От бисови качели! Не станешь.
Катя распласталась на полу, голова на ноге трупа – может, за мертвую примут?
«Летуны» въезжали в окно как на конвейере, споро разбегались по углам, вскидывая готовое к стрельбе оружие. Двое втянули в окно нагруженного человека – на спине тренога, еще что-то громоздкое. Пулемет?
