– Ти, москалья стерво, мене ще в союзники поклич, – заорали с той стороны дороги. – Я з вами, с кацапами, поруч и серіти не сяду. Це моя країна, духу московського тут більше не буде.
– Здесь земля Российской империи, – рявкнула Катя. – Была и будет. Хоть усрись, бандера рахитичный.
Герман поспешно уползал в крапиву. «Маузер» на прощание произвел жест угрожающий, толковать его следовало как «ползи быстро, но осторожно». Прапорщик позволил фуражке сползти на нос и таранил жгучие дебри на манер полярного ледокола. Сзади перешли на матерное:
– Сунешся, шлюха московська, я тобі ще одну щілину прострочу. Будеш, гнійна сука, в ногах валятися. Я тебе розтягну, а потім…
– Угу, я тебе заодно отсосу и анилингус сделаю… – отозвалась Катя.
Насчет последнего Герман не совсем понял. По латыни он имел твердое «хор.», но к подобным физиологическим терминам суховатый Евгений Брониславович гимназистов почему-то не приобщал.
Обдумывая, что бы это могло значить, прапорщик скатился под мост. Здесь было прохладно, пахло тиной и ершами. В воду брызнули перепуганные лягушата. Зарываясь сапогами в песок, Герман прополз под сваями, полез в кусты. Следовало быть осторожным – этот стрелок уж точно раздумывать не станет. Вообще-то, если суждено получить пулю, то Герман предпочел бы пасть от руки Екатерины Георгиевны. Она даже из тяжелого «маузера» бьет удивительно изящно. Черт бы ее побрал, стерву невозможную.
Впереди жалобно всхрапывала раненая лошадь и слышались переговоры на повышенных тонах:
… – яйця відкручу. Голосити буде, у вас в Кремлі почують. Що вам, б…ям, не сидіти завмерши в своїй Федерації, на газову трубу подрачивать? Все лізете, навіть сюди потягнулися. Я чароді́йнику вашому кожну кишечку на ніж намотаю.
– Только тронь мальчишку. Ты у меня жить будешь, – ласково пообещала Катя. – Ннеделю, а то и больше. Я «перо» пачкать не буду. Я тебя на горшок посажу и пару крыс отловить не поленюсь. Они тебе так дупло разделают, что верещать замудохаешся. Гнида незалежная, недоносок триперный.
– Вы, сучки гэбисткие, в пытках толк знаэте. Так, ще не вмерла Украина, и наш час прийшов.
Бах, бах – гавкнул в ответ «маузер» Кати, то ли демонстрируя немереные запасы боеприпасов, то ли отвлекая внимание оппонента от обходного маневра. Зря, между прочим. Герман, ориентирующийся по звукам голосов, мгновенно потерял противника.
Прапорщик прополз еще немного, лег, тяжело дыша. В тишине хрипы собственных легких казалось оглушительными. Лицо жгло, как будто в костер сунул. Проклятая крапива. Где же он? Где-то рядом должен быть. Слышно, как, пытаясь встать, безнадежно бьет копытом раненая лошадь.
– Эй, запорожец с запором, чего примолк? Ответить нечем? Давай, гондон, лапы до горы задирай. Жить оставлю.
– Та пошла ты, путана дешева. Я тебя пополам голыми руками порву, – отозвался голос из-за соседнего куста.
– Бросай оружие! – Герман не раздумывая рывком вскинулся на ноги.
В небольшом углублении, среди молодых кустов крушины, скорчился парень в порванном френче. Коленом он прижимал к земле фигурку со связанными руками и с надетым на голову мешком.
Бам! – Германа крепко стукнуло в лицо. Парень во френче стрелял мгновенно, и его движения прапорщик даже не уловил. Пуля угодила в карабин, выбитое оружие ударило незадачливого офицера в лицо. Он отшатнулся – щеку обожгло второй пулей. Герман успел только зажмуриться. После краткой паузы приоткрыл глаза – парень, почему-то бросив пистолет, с неимоверной быстротой сиганул в кусты, подкатился куда-то под нижние ветви.
С дороги наперебой застучали «маузеры» Кати – девушка, хищно пригнувшись, расстреливала заросли из двух стволов. Герман, одной рукой зажимая разбитое лицо, ощупью выдернул из кобуры «наган», наугад начал палить по кустам.
– Да ладно, – буркнула Катя, с ловкостью фокусника перезаряжая «маузер». – Ушел, ублюдок. Наша школа. Выучили себе на голову. Теперь хер его догонишь. Ты, прапор, пригнись на всякий случай, и давай физиономию осмотрим.
– Прота посмотри сначала, – пробормотал Герман, с ужасом размазывая кровь, текущую по щеке.
– Да колдун наш хоть помят, но цел, – отозвалась Катя.
Безголовая фигура Прота действительно заворочалась, попыталась сесть. Герман почувствовал себя дурно и плюхнулся рядом с мальчиком.
– Ну что вы за хилое племя? – заворчала Катя.
* * *
Мешок на Прота напялили угольный, чем мальчик был жутко оскорблен. Действительно, едва не задохнулся, а теперь еще и отмыться не удавалось. Герман с наскоро забинтованным лицом тупо смотрел на текущую воду. Лягушата как ни в чем не бывало прыгали по полоске берега.
– Прот, ты кожу сдерешь, – сказала Катя, наблюдая, как мальчик тщетно пытается вымыть угольную пыль из углов глаз. – Давай я самогоном попробую.
Флягу командирша приволокла от бегло обследованной разбитой тачанки. Прот и прапорщик в этот момент брели подальше от места боя и только переглянулись, услышав два выстрела.
– Жалко лошадок, – пробормотал Прот, выковыривая из ушей черный порошок.
– Да, Екатерина Георгиевна верна своим незыблемым представлениям о милосердии, – прохрипел Герман. Его пошатывало.
Впрочем, слабость вскоре прошла. Осталась боль в ушибленной скуле и жжение по всему лицу. Герман сидел, смотрел на реку и пытался осмыслить услышанное. Довольно сложно припомнить нюансы бурной перебранки, когда получаешь в харю собственной винтовкой. Но что-то странное в той ругани было. Похоже, амазонка и верткий хлопец знали друг друга. Видимо, не так проста наша Екатерина Георгиевна, утаивает кое-что от невежественных подчиненных.
Предводительница сидела на корточках, терла тряпочкой лицо Прота. Мальчик фыркал, морщился – сивухой шибало крепко.
– Что-то ты полосатый получаешься, – озабоченно заметила Катя. – Ты как к зебрам относишься, а, Прот Владимирович?
– Не знаю. Нам свинину с говядиной по праздникам давали, – огрызнулся сердитый сирота.
Катя хмыкнула:
– Не злись. Понятия не имею, где они тот говенный мешок раздобыли. Я бы тебе обязательно новенький припасла. С хорошей вентиляцией, мягкий, – сам бы из него вылезать не захотел.
– Вот вы бы в нем сами посидеть и попробовали.
– Я пробовала. Не нравится. Мне вообще не нравится, когда меня вяжут.
– Людям много чего не нравится, – пробормотал Герман. – Не изволите ли объясниться, Екатерина Георгиевна? Что у вас общего с этим… шустриком?
Взгляд изумрудных глаз не дрогнул, не ушел в сторону.
– Объясниться я могу. Частично. Во-первых, вот вам, господин прапорщик, сувенир на память, – Катя выдернула из-за ремня на спине парабеллум, кинула на колени Герману. – Гильзу перекосило. В обойме еще четыре патрона. Повезло вам, ваше благородие. С какой стати вам взбрело в голову орать «бросай оружие»? Этот тип стреляет профессионально. Два раза меня чуть не достал.
