в Казахской республике – 36,2;
в Западно-Сибирском крае —21,9;
в Башкирской республике – 20,3
[241]
.
Система контрактации обеспечивала некоторую двусторонность в отношениях города и деревни; она не только обеспечивала город хлебом, но и в зависимости от поставок хлеба снабжала деревню некоторыми видами машин, удобрениями, сортовыми семенами. Но к 1932 году снабжение деревни полностью оторвалось от контрактации посевов. Вместо контрактации были введены обязательные погектарные поставки, к тому же с высокими нормами заготовок, исчислявшимися не по фактической, а по так называемой «биологической» (т. е. предполагаемой) урожайности, что мало улучшало дело. Были установлены низкие заготовительные цены, к тому же стоимость перевозок на ссыпные пункты оплачивалась за счет колхозов. А она достигала, например, на Северном Кавказе 75 % стоимости продукции. К тому же заготовительные организации безо всяких оснований зачастую задерживали выплату денег колхозам
[242]
.
Летом 1931 г. было установлено правило, согласно которому натуральная оплата труда в колхозах сверх определенной нормы продуктами не отоваривалась, а оплачивалась деньгами. Это по существу было равносильно введению нормированного продовольственного снабжения колхозников, особенно если учесть финансовые затруднения многих хозяйств, бывших не в состоянии производить сколько-нибудь заметные денежные выплаты. В. Я. Чубарь, Б. П. Шеболдаев, И. Н. Пивоваров выступили на июньском (1931 г.) Пленуме ЦК ВКП (б) за отмену этого решения. Однако их предложение не получило поддержки
[243]
.
В результате сложившейся ситуации осенью и зимой 1931/32 года произошел второй отлив крестьян из колхозов. С 1 января по 20 мая 1932 года из колхозов вышло 593 тыс. хозяйств. К осени 1932 года количество хозяйств, состоящих в колхозах, сократилось с 15,5 до 14,4 млн. Резко усилился неорганизованный переход сельских жителей в промышленность и строительство
[244]
. Опасение X. Г. Раковского, задававшего в 1930 году тревожный вопрос: «Неужели может случиться, чтобы наша пролетарская власть издала закон, прикрепляющий крестьянина-бедняка и середняка к колхозу, а нашу красную милицию обязывающий ловить на улицах беглецов и водворять их на место жительства?»
[245]
, сбылось. В 1932 году была введена отмененная революцией паспортная система, установившая жесткий административный контроль за движением рабочей силы в городах, а в особенности из села в город, превратившая колхозников в беспаспортное население. Был сделан еще один шаг к «казарменному социализму».
Тревожные симптомы заставили принять хотя бы некоторые меры к исправлению создавшегося положения. ЦКК – РКИ снижала завышенные суммы натур-оплаты за работу МТС, устраняла задержку выплаты денег за сданный хлеб и другие нарушения. Абсолютно нереальный заготовительный план 1932 года, предполагавший получить 29,5 млн т хлеба, несколько раз пересматривался в сторону снижения и в окончательном варианте составил 18,1 млн т. Особенно сильно были сокращены планы заготовок на Украине и Северном Кавказе, которые пострадали от засухи. В постановлении ЦК ВКП (б) и СНК СССР «Об уборочной кампании 1932 г.» отменялись прежние ограничения натуральных выдач по трудодням, вводился определенный порядок авансирования колхозников в ходе уборки.
В результате темп заготовок в 1932 году в целом был выше прошлогоднего. Но в основных зерновых районах – на Украине, Северном Кавказе, в Центральной Черноземной области и Нижне-Волжском крае – трудности предыдущего года не только не были преодолены, но и значительно усугубились. Из-за нехватки семян и фуража для рабочего скота в ходе весеннего сева не были засеяны значительные площади. Урожай оказался крайне низким. Уборочная кампания шла очень медленно – ослабленные оттоком крестьян, падежом рабочего скота из-за бескормицы и головотяпской политикой заготовок, колхозы не справлялись со сбором урожая. Даже к 10 декабря на полях Украины осталось не обмолоченным 10 % хлеба, в том числе в Винницкой области – 30 %
[246]
.
В колхозах, оказавшихся в обстановке крайних продовольственных затруднений и совершенно экономически не заинтересованных в сдаче хлеба, получили массовое распространение попытки решить для себя продовольственную проблему любыми, в том числе незаконными, путями. Широко распространились случаи хищения хлеба, укрытия его от учета, заведомо неполного обмолота, припрятывания и т. д. Делались попытки заранее раздать хлеб по трудодням, провести его как расходы на общественное питание во время уборочной. Колхозники и колхозы стремились вынести хлеб на рынок, поскольку рыночные цены не только превосходили закупочные, но и более чем вдвое превышали розничные цены. По примерным оценкам, оборот колхозных рынков в 1932 году составил 7–8 млрд руб.
[247]
Разница между заготовительными и рыночными ценами принесла колхозникам значительную сумму (за 1929–1931 гг. – около 4 млрд руб.)
[248]
. Но эту сумму никак нельзя отнести к чистому выигрышу деревни, поскольку она заведомо не компенсировала потери крестьян от сдачи хлеба государству по ценам, далеко не покрывающим издержки производства.
Низкий темп хлебозаготовок в наиболее пострадавших от засухи районах было решено поднять применением репрессий. Выискивали «организаторов саботажа» хлебозаготовок и отдавали под суд. В районы, которые не могли осилить заготовки, полностью прекращался завоз каких бы то ни было товаров. Отстающие колхозы заносились на «черную доску», с них досрочно взыскивали кредиты и проводилась чистка их состава. Тем самым еще более подрывалось и без того нелегкое экономическое положение этих хозяйств.
Комиссия Л. М. Кагановича, посланная на Северный Кавказ для ускорения заготовок, прибегла к массовым исключениям из партии. В 17 кубанских районах из 716 секретарей станичных парткомов и колхозных ячеек половина была исключена. Многие колхозники арестовывались и высылались. Для выполнения плана вывозился весь хлеб без исключения, в том числе семенной, фуражный и выданный на трудодни. Выполнившие план колхозы и совхозы облагались повторными заданиями по сдаче хлеба
[249]
.
