А вот воспроизводство рабочей силы общественный сектор колхозов обеспечить не мог. Точных цифр на этот счет не существует, но никак не менее 60 % своих доходов колхозники получали в 30-е годы за счет личного подсобного хозяйства, хотя оно и облагалось налогами и натуральными поставками. Тем самым экономика колхоза получала подозрительное сходство с некоторыми чертами феодального поместья. Работа колхозников приобретала четкое деление: в общественном хозяйстве колхозник работает на государство почти безвозмездно, в личном хозяйстве колхозник работает на себя. Общественная собственность тем самым не только в сознании колхозника, но и в действительности превращалась для него в чужую, «казенную».
Форсированная индустриализация, безусловно, требовала перераспределения части национального дохода, создаваемого в сельском хозяйстве, в пользу промышленности до тех пор, когда последняя встанет на собственные ноги и будет способна технически преобразовать земледелие. Однако и размеры, и формы этого неизбежного (в определенных пределах) изъятия необходимо было строить таким образом, чтобы заинтересовать крестьянина в подъеме производительности. Ведь государство направляло в деревню весьма крупные и все возрастающие капиталовложения, поставляло машины, удобрения, сортовые семена, оказывало безвозмездную помощь. Но распределение этих ресурсов осуществлялось вне непосредственной связи с экономическими результатами деятельности хозяйств, скатываясь к своего рода подачке как оборотной стороне грабительских методов заготовок.
Система экономических отношений между городом и деревней, сложившаяся в результате сплошной коллективизации, не может быть признана реализацией ленинского кооперативного плана еще и по той причине, что коллективизация сопровождалась прямым разрушением сельскохозяйственной кооперации. Кредитная, сбытоснабженческая кооперация, товарищества по переработке сельхозпродуктов и т. д. – все эти виды кооперации, объединявшей как индивидуальных членов, так и колхозы, были сметены за несколько месяцев массовой коллективизации. А. И. Микоян констатировал на XVI съезде ВКП (б): «В период ошибок при коллективизации низовые органы заготовок по существу были ликвидированы. Первичная сельскохозяйственная кооперация почти не существует – она была ликвидирована, остались только колхозы…»
[263]
Оказалась полностью отброшенной в сторону упоминавшаяся выше резолюция ноябрьского (1929 г.) Пленума ЦК ВКП (б) о том, что колхозное строительство, являясь нераздельной частью единого кооперативного плана Ленина и высшей формой кооперирования, может успешно развиваться, лишь опираясь на всю систему сельскохозяйственной кооперации.
Система бюрократического произвола в управлении сельским хозяйством восторжествовала.
Эта система породила моменты деградации в сельском хозяйстве СССР и ухудшение продовольственного снабжения населения как в городе, так и в деревне. И если в городе произошло ухудшение структуры питания, то в деревне вообще сократилось потребление продовольственных продуктов (см. табл. 3).
Таблица 3
Годовое потребление некоторых продуктов питания на душу населения (в кг)
3 – земледельческое население
НЗ – неземледельческое население
Источник: Мошков Ю. А. Зерновая проблема в годы сплошной коллективизации сельского хозяйства СССР (1929–1932 гг.). М.: Изд-во МГУ, 1966. С. 136.
Таким образом, сталинская политика коллективизации и ликвидации кулачества как класса привела вместо роста сельскохозяйственного производства – к его падению, вместо улучшения снабжения промышленным сырьем к его ухудшению и полному провалу первой пятилетки в легкой и пищевой промышленности, вместо роста потребления продовольствия – к ухудшению питания почти всех слоев населения и массовому голоду 1932/33 года, вместо налаживания планомерной связи между государственной промышленностью и кооперированной деревней – к бюрократическому шаблону и произволу в заготовках, вместо формирования системы сельскохозяйственной кооперации – к ее разрушению и замене ее системой фактически полного огосударствления сельского хозяйства, отягощенной полуфеодальными чертами.
На исправление наиболее очевидных провалов сельскохозяйственной политики эпохи «великого перелома» пришлось потратить долгий ряд лет и немалые ресурсы. А ряд проблем, заложенных в годы бесшабашной коллективизации и раскулачивания, превратился в хронические болезни советской аграрной экономики.
Миф 6
«Малой кровью, могучим ударом…»
Некоторые вопросы военного строительства РККА в 1930–1941 гг.
Проблемы развертывания массовой армии
Современный историк, оценивая готовность РККА к столкновению с вермахтом, непременно обращает внимание на различие подходов к строительству вооруженных сил. И вермахт, и РККА представляли собой к 1941 г. массовые армии, создававшиеся за счет всеобщей воинской обязанности. И вермахт, и РККА развертывались на базе относительно небольшого кадрового костяка, существовавшего в 20-х – начале 30-х гг. Но здесь сходство кончается и начинаются различия.
Причины количественной ограниченности рейхсвера до его развертывания в вермахт были внешними (Версальский договор). Вермахт, хотя его потребности в кадрах унтер-офицеров, офицеров и специалистов в условиях быстрого развертывания массовой армии в конце 30-х гг. удовлетворялись с большим трудом, все же имел сравнительно неплохую готовую кадровую базу. Она обеспечивалась предпринятыми в предшествующий период стараниями пропустить через рейхсвер и вспомогательные формирования как можно больше людей, а также системой непрерывной подготовки и переподготовки кадров в войсках. Кроме того, вермахт имел вполне пригодный для воспитания солдат и офицеров современной армии мобилизационный контингент (Германия была высоко урбанизированной страной – около 70 % населения проживало к 1939 году в городах). Вермахт начал развертывание при почти полном отсутствии современных тяжелых вооружений, но Германия имела необходимую промышленную базу и научно-технический задел для восполнения этого недостатка (первые прототипы танков Pz.I и Pz. II начали создаваться в 1931 году, до 1933 г. разработаны конструкции подводных лодок и они заложены на стапелях и т. д.).
Причины количественной ограниченности РККА до середины 30-х гг. были не внешнеполитическими (как в Германии), а социально-экономическими. Бюджет страны был неспособен обеспечить содержание массовой армии, а промышленность не могла насытить ее современными вооружениями и боевой техникой. Мобилизационный контингент не вполне подходил для воспитания современных солдат и офицеров (в конце 20-х годов почти треть населения была неграмотна, а доля городского населения была около одной пятой). Кадровая часть РККА не смогла поэтому, подобно рейхсверу, выступить в роли кузницы массы хорошо подготовленных резервных военных кадров, и еще в меньшей степени эту задачу решали территориальные формирования.
