Коршунов тут же включил научную мысль — и сконструировал чучело, которое «давало сдачи».
Удачно получилось. Теперь, когда в случае точного удара получался не просто соломенный взрыв, но…
а) солидная отдача вдоль учебного копья, сравнимая с реальной.
б) крутнувшаяся вокруг оси поперечина лупила по всаднику сбоку, если тот притормаживал (а притормаживали частенько), вынуждая совершать маневр уклонения, поскольку щит-то — с другой стороны.
в) палка, привязанная под углом, при развороте, аки копье, била в соседнего всадника, вынуждая не только бить копьем по мишени, но и принимать на щит встречную «атаку».
Прекрасное изобретение. Даже персам понравилось. Но тренажер работал тем эффективнее, чем больше радиус «маховика». Волей-неволей приходилось снижать плотность строя и увеличивать интервал между всадниками.
Инструкторы по этому поводу не переживали: чем меньше интервал, тем легче держать строй. Пусть тренируются в сложных условиях, лишь бы успевали смыкаться колено к колену при необходимости маневра. А вот Коршунов беспокоился. Он был не кавалерист, а пехотинец. И твердо знал: чем плотнее строй, тем он крепче. И еще он знал главное правило римской пехоты. Шаг вперед — щит вперед — укол вбок. Твоя задача — сунуть железо под мышку врага справа, а того, кто прет прямо на тебя, аккуратно зарежет твой левый сосед. Тебе останется лишь перешагнуть через труп и — щит вперед, укол вбок…
Спрашивается: зачем кавалеристу бить копьем того, кто летит навстречу с копьем и щитом наизготовку, если можно вставить фитиль в правый бок соседнего оппонента? Там и щита нет, и рука тяжелым копьем занята… Да и пехотинца справа поддеть сподручнее. Того, кто спереди, конь и сам стопчет.
— Не удержать копье, говоришь? — задумчиво проговорил Коршунов. — А давай-ка посмотрим… Эй, Гадарих! Ко мне!
Названный, здоровенный детина, дальний (двадцать седьмая вода на пиве) родич Коршунова по линии тестя Фретилы, подъехал не спеша, солидно…
— А покажи-ка нам, братец, как ты весло крутить умеешь, — предложил Коршунов.
— Так нету ж весла! — удивился будущий катафрактарий.
— А ты копьем покажи.
Гадарих вынул копье из седельной петли, поднял, покачал…
— Легковато будет, — заметил он. — Ну, как скажешь, рикс… — и вознамерился спешиться.
— Нет! — пресек попытку Алексей. — Ты в седле покажи!
— Можно и в седле, — солидно произнес Гадарих… И вдруг с невероятной скоростью завертел над головой копье. Аж гул пошел.
— Дайте-ка мне палку! — потребовал Коршунов. И получив чей-то витис, тут же метнул его в голову Гадариху. Хряп! Отбитый витис взмыл в небо и тут же вслед ему взлетело тяжеленькое катафрактарское копье… Оп! И оба предмета вновь оказались в руках гота.
— Склонен думать, — с улыбкой произнес Коршунов, — что противник, способный вырвать копье из руки этого новичка, должен быть размером с носорога.
— Пожалуй, — не стал спорить мидянин. — Но ведь не все твои солдаты — такие, как этот.
— Не все, — согласился Алексей. — Есть поздоровее, есть и послабже. Но ненамного. Я ведь специально отбирал таких, чтобы на лошадок без посторонней помощи залезали. И на своих-двоих тоже могли сражаться в полных доспехах.
Большое впечатление на Коршунова произвела картина вылетевших из седла персидских катафрактов. Которых его ребята брали играючи, как опрокинутых на спинку черепах. Так что свою конницу Алексей решил комплектовать по водолазному принципу
[59]
. Правда, лошадкам малость потяжелее, но они всё равно на себе столько железа несут, что лишний десяток килограммов погоды не сделает.
— А ведь ты прав, легат! — Это Тевд Трогус. Правая (а чаще и левая тоже) рука легата Алексия Виктора. Префект лагеря. И становой хребет (что уж шило в мешке таить) Первого Германского легиона. Вся бухгалтерия, всё снабжение, все спорные вопросы и система жизнеобеспечения (от воды в банях до гвоздей в калигах) на этом великом человеке. Бывшем кавалеристе, бывшем «сержанте» в самой первой кентурии Геннадия Черепанова. Коршунов не раз благодарил Господа, что тот послал ему этого замечательного язычника. Не будь в легионе длинноносого римлянина-плебея Тевда — прощай, восхитительная свободная жизнь Алексея Коршунова!
— Ох, и умен ты, легат Алексий! Сразу видно, что есть в тебе греческая кровь! Вроде бы просто сообразить, а ведь никто не додумался!
— Да ладно тебе, Тевд! — Коршунов даже засмущался. Хотя попробуй пойми, шутит Тевд Трогус или искренне говорит. Вроде, искренне…
— Я тоже на наших поставил, — доверительно сообщил префект лагеря. — Две сотни!
— Так уверен, что мы побьем армян? — спросил Коршунов.
— На куски порвем! — ухмыльнулся римлянин. — Я тут намекнул кое-кому, что когда мы с вами с Мезии схлестнулись, эти самые армяне и растащили ваши повозки
[60]
. Да наши германцы их теперь зубами загрызут!
— Постой, ты о чем? Какие повозки?
— Как какие? Помнишь, когда вы Мезию грабили, а мы вас догнали? Вы бы ушли, если б армяне арканами повозки не растащили! Забыл?
— А… Вот ты о чем… Ну, так когда это было!
— Когда бы ни было, а такое не забывается. Сколько вы тогда золотишка потеряли?
«Сколько я тогда людей потерял…» — подумал Коршунов.
О том поражении он старался не вспоминать. Хотя в итоге всё вышло не так уж плохо. Для него. Но не для тех, кого закопали в плодородную мезийскую землю…
— С арканами это Геннадий придумал, — сказал Коршунов.
— А кто об этом вспомнит? — резонно возразил Трогус. — Ты да я. А мы никому не скажем, верно? Кстати, — префект понизил голос, — есть у меня папирус египетский… Чудесная работа! Картинки, золотом и серебром писанные… Буковки — загляденье. Не хочешь купить для наместника Геннадия? Всего две с половиной тысячи сестерциев… Даром почти. Наместник такое любит, ты знаешь.
— А что ж сам не предложишь? — поинтересовался Коршунов. Ох, не просто так льстил ему Трогус. Не льстил — подлещивался.
— Я не могу, — вздохнул римлянин. — Я Геннадию Павлу слишком многим обязан. Я ему свиток сей только подарить могу…
— Ну, так подари! — улыбнулся Коршунов.
— Не могу, — вторично вздохнул Тевд. — Я за него двадцать ауреев отдал. Правда, новых, чеканки Александра Севера. Большие деньги!
Как префект лагеря Трогус ворочал куда большими деньгами, но Геннадий знал, что он — честен. Из казны ничего не украдет. Так у них в легионе принято. И за это следует благодарить Геннадия. Он своих людей с самого начала карьеры приучил: не воровать. У него в легионе офицеры даже взяток за освобождение от работ не брали. И гордились этим. А в легионе Коршунова — еще проще. Большая часть — германцы. Эти могут старика до нитки обобрать и у ребенка последний кусок хлеба изо рта вырвать (если жрать захотелось), но — у чужого ребенка и у чужого старика. А среди своих — никакого воровства. Положи сейчас Коршунов кошелек с золотом на землю и уйди — до самого вечера пролежит, никто не тронет. А вечером кто-нибудь подберет и в принципию отнесет. Чтоб в темноте не потерялся и лежал в целости, пока хозяин не объявится.
