— Да уж, люблю.
— А не попробуешь! К зиме ближе забивать будем.
— Ну что ж… — Саша развел руками и, сделав невзначай глубокий вдох, закашлялся. — А у вас что, сарая никакого нет?
— Чего?
— Ну, амбара какого-нибудь.
— А! Есть, за домом. Я там обычно летом и сплю, на соломе. О! — Мальчишка вдруг замолчал и прислушался. — Матушка идет! Небось с хворостом. Пойду помогу.
— Агуций! А сколько твоей матушке лет-то?
— Ой, да она старая уже. Я сколько мне-то точно не знаю, а уж ей… В общем — старушка. И замуж ей никак не выйти, она худая. Третий год уже, как не может родить. Кому такая нужна-то?
Следом за Агуцием Александр вышел на улицу и, с наслаждением глотнув свежего воздуха, изумленно замер. Во дворе, возле брошенной наземь вязанки, стояла молодая и весьма привлекательная девчонка на вид лет двадцати, вряд ли больше. Длинные, чуть вьющиеся золотистые волосы, ярко-синие, как море, глаза, а фигуру не могла испортить даже убогая одежда — серая, подпоясанная чуть ли не простой веревкой хламида, стелющаяся растрепанным подолом по земле.
— Салве… — опомнившись, любезно поздоровался Саша.
— А! — Девушка улыбнулась. — Так ты и есть Александр-бритт? Ну, про тебя Герневий говорил, чтоб ему пусто было.
— Не любишь ты, я смотрю, старосту, — улыбнулся гость.
— А его у нас никто не любит, больно скуп. Эй, Агуций, что встал? Давай неси хворост в дом да разожги очаг. Будет у нас сегодня похлебка и еще кое что!
— Ой, матушка! Неужто куропатку поймала?
— А что ж так? Зря я на господском поле силки ставила?
Матушка… Ну надо же! Оф-фигеть!
— Да, и принеси-ка чего-нибудь попить — употела вся, покуда шлялась.
Агуций не заставил себя долго ждать, вмиг появился с кувшином в руке:
— Пей, матушка.
Напившись, хозяйка громко рыгнула и с наслаждением вытерла губы, красивые, чуть припухлые, розовые. Протянула кувшин Саше:
— Испей, гостюшка…
Молодой человек, поблагодарив, сделал долгий глоток. А ничего! Очень даже ничего! Холодная ягодная бражка, похоже, что из крыжовника и малины. Уф-ф! Сразу и жить стало веселей!
— Ну как? Вкусно?
— Вкусно… Тебя ведь Августиной зовут, верно?
— Верно. — Красавица рассмеялась и вдруг смущенно опустила глаза. — Вдовица я. Давно уже, три года. Колоны мы у господина… правда, он в Августодуруме живет, наезжает нечасто. Тут Герневий, староста, за него всем управляет да священник, отец Бенедикт.
— Очень приятный человек, — не преминул заметить Саша.
— Ха, приятный! Между нами говоря, распутник и сластолюб, каких мало! Ни одной женщины не пропустит. Мужики его давно уже собирались бить, да так и не побили, потому что трусы все! Трусы и подлецы, только и могут друг с дружкой собачиться.
Однако добрая женщина эта Августина!
— А бабы их, так и вообще — тьфу! Курицы! Слова доброго не стоят. Все меня промеж собой склоняют, дуры. И косы-то я не заплетаю, и на язык слишком остра, да и вообще, их послушать, так и мужикам прохода не даю. Можно подумать, мужики у них красавцы писаные! Да без слез и не взглянешь!
Александр хмыкнул:
— Тебя послушать, так тут и вообще хороших людей нет.
— А и нет! Кузнец еще ничего, добрый, но и тот тайный языческий жрец и колдун. Эй, Агуций! Да разожжешь ты наконец очаг или нет? Ох, горе мое… Самой, что ли, пойти? А, не… во-он, дымком потянуло… Ты вот что, Бритт, можешь пока с сынком моим по окрестностям прогуляться, а я еду приготовлю. Не переживай, накормлю отменно!
— Да я и сам кого хочешь накормлю.
Но предложение было хорошее — пойти прогуляться, уже, так сказать, на легальных основаниях. Посмотреть, что тут к чему. Тем более в обществе гида, пусть даже такого оборванца, как Агуций.
— Все! Разжег, матушка!
Ага, легок на помине.
— Покажи гостю деревню.
— Угу. Покажу. Идем, Бритт!
Хм… Бритт, ну надо же!
В те времена путешественники были в диковинку. Старые торговые связи рвались, купцов становилось все меньше: опасно было везти товары, слишком уж много разноплеменных шаек рыскало по просторам некогда великой империи. «Шаек» — это еще мягко сказано! Целые разбойничьи полчища гуннов, готов, франков…
Правда, с распространением христианства пошли паломники, да и варвары иногда вполне мирно перемещались в поисках лучшей доли. Гость, путешественник, был интересен всем: хотелось знать, как там живется, в иных землях.
Наверняка ближе к вечеру староста соберет особо приближенных жителей деревни «на беседу».
Вот тут всех и надо выспросить — где, да что, да как? И самому не подставиться — рассказать про Британию, не особо искажая факты.
— Ну? В лес пойдем или к морю? — на ходу обернувшись, деловито спросил парнишка.
— К морю. Во-он к тем утесам.
Туда и пошли. Идти пришлось неожиданно долго — наверное, с полчаса, но открывающийся с утесов вид того стоил. Казалось, если б не легкий туман, было бы видно Англию… то есть Британию, конечно.
— Вон наши рыбаки. — Улегшись животом на плоский камень, Агуций показал рукой. — Ишь трудятся… Видать, удачный сегодня выпал денек!
— А ты почему не с ними? Тоже бы рыбки половил, помог матушке.
— Ага, половил, — неожиданно зло отозвался мальчишка. — Что я, дурак, за три маленькие рыбки работать? И это — если улов.
— Как это — за три рыбки? — не понял Саша.
Агуций посмотрел на него с подозрением:
— Можно подумать, у вас в Британии не так! Рыбу ловят общиной. Чтоб туда вступить на равных, нужно с лодкой явиться или хотя бы сеть свою иметь.
— Понятно. Ого! Что это там за парус?!
— Где?! — Мальчишка быстро всмотрелся. — Ага! Вижу!
Серый с красными полосками парус стелился над водой почти у самого горизонта. Быстро исчез, видать, повернул к меловым британским утесам.
— Корабль… — взволнованно прошептал Агуций. — Надо сообщить нашим. А где ты в Британии жил?
— Как где? Я уже говорил — в Камулодуне.
— Ничего ты не говорил!
— Ну, значит, забыл.
— Говорят, ваш наместник скоро станет править Империей. Правда?
Саша пожал плечами:
— Не знаю, не слышал.
Сколько же этому парню лет? Ну, самое большее двенадцать. Значит, матушке его, Августине, лет двадцать пять — двадцать шесть. Старушка!
Ну да, так и получается. Девок здесь замуж выдавали рано, лет в двенадцать-тринадцать, в четырнадцать они уже рожали первенцев, ну а потом — каждый год. Женщинам простаивать не давали, и не важно, крестьянка ты или императрица! Ну да — пятеро погодков, потом муж умер. Где-то двадцать шесть… А родить больше не может, потому что наверняка был сделан аборт. Или как это здесь называется — вытравить? Бабка-повитуха или тот же колдун-кузнец… Несчастная женщина! Кстати, по ней и не скажешь: выглядит-то Августина хорошо, всем бы так.
