— Еще недавно люди вашего сорта почитали истинными ведьм и предрассудки, — заметила я.
— Средневековье, — отмахнулся он. — На дворе тысяча восемьсот шестьдесят седьмой год. Церковь с тех пор далеко ушла.
— Женщин топили по подозрению в ведьмовстве, — горько промолвила я. — Утопление их доказывало невиновность, однако жизни они все равно лишались. А если выживали, сие доказывало их вину, и тогда их сжигали на костре. Как бы то ни было, их убивали. Исключительно женщин, разумеется. Не мужчин. И ни единая душа не подвергала сомнению подобные верования. А вы попрекаете меня фантазерством. Вы вправду не постигаете противоречия?
— Мисс Кейн, современную Церковь нельзя призывать к ответу за предрассудки прошлого.
Я вздохнула. Похоже, я сюда явилась втуне, но положение мое было безвыходно, и я надеялась, что на помощь мне придет викарий. Говоря по чести, я никогда не была особо верующей. Я, конечно, соблюдала посты и праздники, а по воскресеньям посещала службы. Но, к стыду моему, я была одной из тех заблудших душ, чьи мысли где-то витают во время проповеди и кто постоянно отвлекается при чтении Писания. Я обратилась за помощью к Христу лишь в критическую минуту — и что же я за человек, в таком случае? А Церковь, когда я пришла за утешением, лишь рассмеялась мне в лицо, — и в таком случае, что же это за Церковь?
— Наши познания о мире весьма скудны, — продолжала я; он напрасно полагает меня истеричкою. — Мы не знаем, откуда появились и куда уйдем после кончины. Отчего мы так уверены, будто не существует на свете потерянных душ, не живых и не мертвых? Отчего вы так убеждены, что это вздор?
— Налицо итог проживания в Годлин-холле, — заметил он. — Разум ваш готов обманываться, ибо история особняка полна несчастий.
— Да что вы знаете о Годлин-холле? — возмутилась я. — Когда вы в последний раз там бывали?
— Вы весьма воинственны, мисс Кейн, — отвечал он, и я уловила в его голосе с трудом скрываемый гнев. — И совершенно напрасно, должен вам сказать. Вероятно, вы об этом не осведомлены, однако я навещал мистера Уэстерли. — Я удивленно вскинула брови, и в ответ на мое невысказанное сомнение он кивнул: — Именно так, уверяю вас. Вскоре по его возвращении в поместье. И потом еще раз-другой. Бедняга в столь плачевном состоянии, что невозможно спокойно смотреть. Вероятно, вы его тоже видели?
— Видела, — подтвердила я.
— И не исключаете ли вы, мисс Кейн, что зрелище сего злосчастного представителя рода человеческого и знание о том, что довело его до подобного состояния, отчасти подействовали на ваше воображение?
— Не думаю, — отвечала я; мне его снисходительности не требовалось. — Вы утверждаете, что видели его регулярно, а я взглянула лишь однажды. Отчего же столь прискорбным самообманом страдаю я, а не вы?
— Мисс Кейн, мне в самом деле необходимо вам отвечать?
— В самом деле.
Он вздохнул.
— Боюсь, вы укорите меня, однако станете ли вы спорить с тем, что ваша женская чувствительность…
— Умоляю вас, перестаньте! — перебила я, и голос мой эхом разнесся по церкви. На миг я зажмурилась, велела себе успокоиться; я сильно досадовала на викария — так дело не пойдет. — Не говорите, будто я впечатлительна, ибо принадлежу к женскому полу.
— Извольте, я ничего не скажу, — отвечал преподобный Диаконз. — Но возможно, в гипотезе этой вы обнаружите больше истины, нежели вам хотелось бы.
Вероятно, подумала я, следует сейчас же встать и уйти. Собственно говоря, что меня сюда привело? Все это вздор — все, что ни возьми. Эта церковь, этот алтарь, этот нелепый лицемерный человек в своем облачении. Пропитание, что дает ему приход, пока прочие голодают. Глупо надеяться, что он дарует мне утешение. Я мысленно собралась, готовясь отбыть с достоинством, но тут меня осенило.
— У меня вопрос, — сказала я. — Не касающийся событий в Годлин-холле. Быть может, вы мне ответите?
— Постараюсь.
— Вы верите в загробную жизнь, святой отец? — спросила я. — В райскую награду, в адское проклятие?
— Конечно, — не колеблясь отвечал он, потрясенный тем, что я осмелилась усомниться в его вере.
— Вы верите в рай и ад, не имея ни малейших доказательств их существования?
— Дражайшая барышня, в этом сущность веры.
— Разумеется, — сказала я. — Но если вы верите в две разновидности загробной жизни, отчего вы столь упрямо не желаете допустить возможность третьей?
Он нахмурился:
— В каком смысле — третьей? Какой именно третьей?
— Третьего места, — пояснила я. — Где души мертвых обитают, пока их не пустили в рай и не обрекли на преисподнюю.
— Вы говорите о чистилище, мисс Кейн.
— Значит, четвертого, — сказала я, едва не расхохотавшись: сколь многочисленны, оказывается, посмертные местообитания. — Вы верите в три, а в четыре не верите. Не верите, что есть место, где души отчасти пребывают в этом мире, по-прежнему наблюдая, а порой говоря с нами. Карая нас или оберегая. Отчего такой план бытия мнится вам смехотворным, а прочие — рай, ад и чистилище — наоборот?
— Потому что ни о чем подобном в Библии не говорится, — терпеливо произнес он, словно обращаясь к малолетнему ребенку, и я в досаде всплеснула руками.
— Библию написали люди, — объявила я. — За многие столетия она претерпела столько превращений, столько раз подвергалась переводу, что всякий раз воссоздавалась, подстраиваясь к тем временам, когда ее раскрывал читатель. Лишь глупцы полагают слова Библии подлинными речами Христа.
— Мисс Кейн, вы близки к святотатству, — сказал он, с негодованием выпрямившись. Руки его мелко дрожали. Я заподозрила, что у него не водилось привычки к столь провокационным беседам, тем более с женщиной. Как и многие люди его сорта, он пользовался неоспоримым и незаслуженным пиететом. — Если вы намерены продолжать в таком духе, я не стану слушать.
— Прошу прощения, — сказала я, не желая злить его или обрушить себе на голову церковный свод, подобные возможности мне с избытком предоставлял и Годлин-холл. — Я не хотела вас огорчать. Честное слово. Но вы должны признать, что наши представления о вселенной крайне скудны, и вероятно, более того — вполне возможно,
более чемвозможно, что еще откроются тайны, способные нас удивить. И даже ошеломить. Заставить нас усомниться в самих основах, на коих покоится наша вера.
Он поразмыслил, снял очки, протер их платком, а затем вновь водрузил на нос.
— Я не очень образованный человек, мисс Кейн, — помолчав, сказал он. — Я простой викарий. Я не добиваюсь епископства, да и вряд ли мне его предложат. У меня нет на свете иных стремлений, помимо окормления моей паствы. Разумеется, я читаю. Ум мой пытлив. И я не отрицаю, что в жизни моей бывали минуты, когда я… задавался вопросами о природе и смысле бытия. В противном случае я бы не был человеком. Природа духовной веры — один из вечных вопросов мироустройства. Но я отвергаю вашу гипотезу, ибо Господу в ней места нет. Господь решает, когда нам войти в этот мир и когда его покинуть. Он не принимает половинчатых решений и не обрекает души человечьи на неизбывную трагедию. Он решителен. Он не Гамлет, если вам угодно дискутировать с шекспировских позиций. Так поступал бы жестокий и безжалостный господин, но вовсе не любящий Господь, о коем мы читаем в Библии.
