— Вот как.
Его губы скривились в грубой усмешке, словно зубам вдруг стало тесно во рту. Он наклонился очень близко, почти касаясь Габриэллы. Она ощущала его дыхание. Лукан глубоко вдохнул, вбирая в себя ее запах, и выдохнул через рот. Шею обожгло жаром. Она могла поклясться, что почувствовала молниеносное прикосновение его губ к бьющейся жилке, и это прикосновение вызвало у нее волну возбуждения. Ее ухо уловило тихое ворчание, будто он выругался.
В следующую минуту Торн был уже за дверью. Он ничем не объяснил своего странного поведения и не извинился.
— Ты пахнешь жасмином, — только и сказал он и, не глядя на нее, пошел по дорожке, растворяясь во мраке ночи.
Не надо преследовать эту женщину.
Лукан знал об этом, когда стоял на крыльце ее дома и показывал полицейский значок и удостоверение. На самом деле ничего этого у него не было, элементарный гипноз, который заставил ее человеческий разум поверить, что перед ней полицейский.
Простой трюк, им умели пользоваться старейшие Рода, к которым он принадлежал. Но сам он к таким уловкам прибегал исключительно редко.
И все же едва перевалило за полночь, он вновь оказался у ее дома. Стараясь не думать о чести и достоинстве, он проверил щеколду на входной двери. Как он и предполагал, дверь была открыта. Во время вечернего разговора он сделал ей предложение, показал, чего он от нее хочет, и в ее карих глазах вместе с удивлением прочитал ответное желание.
Он мог взять ее сразу. Она с готовностью приняла бы его, в этом он не сомневался и знал, что они вместе получили бы удовольствие, которое для него было равнозначно гибели. Долг Лукана заключался в служении Роду и тем воинам, что вели борьбу с Отверженными, число которых неудержимо росло.
Плохо, что Габриэлла видела кровавое пиршество у клуба, сообщила о нем в полицию, рассказала друзьям прежде, чем это событие стерлось из ее памяти; кроме того, она еще умудрилась его сфотографировать. Кадры получились размытыми, тем не менее это улики. Он должен уничтожить снимки, пока она не показала их кому-нибудь еще. Теперь они у него и послужат хоть каким-то оправданием его присутствия здесь. Долг обязывал его быть сейчас в технической лаборатории и вместе с Гидеоном заниматься идентификацией того Отверженного, которому удалось избежать возмездия. Или вместе с Данте, Рио, Конланом и другими патрулировать город, предупреждая бесчинства собратьев, охваченных Кровожадностью. И, разумеется, он вернется к исполнению своего долга, как только закончит дело с прекрасной Габриэллой.
Лукан проскользнул в старый кирпичный дом на Уиллоу-стрит и закрыл за собой дверь. Дразнящий запах Габриэллы щекотал ноздри и вел за собой, как тогда, в клубе, а потом по улицам города до самого полицейского участка. Лукан бесшумно прошел через нижний этаж и поднялся наверх, в спальню. Лунный свет лужицами растекался на выступах и впадинах сводчатого потолка и тускло освещал соблазнительный изгиб тела Габриэллы. Она спала обнаженной, словно ожидая его, длинные ноги запутались в простынях, волосы красным золотом рассыпались по подушке.
Ее аромат окутал Лукана, сладковатый, волнующий, он вызвал боль в деснах.
«Жасмин, — подумал он, удовлетворенно улыбаясь. Экзотический цветок раскрывал свои лепестки только ночью и, повинуясь ее соблазну, дарил тьме свое чарующее благоухание. — Откройся мне, Габриэлла».
Но он решил, что не будет соблазнять ее. Не сегодня. Он только попробует ее на вкус, достаточно, чтобы удовлетворить любопытство. Он разрешил себе только попробовать. Он уйдет, а в памяти Габриэллы не останется и следа о его визите и о том ужасе, что она видела в темном переулке два дня назад.
Его желание подождет.
Лукан подошел и присел на край кровати. Провел рукой по мягким волосам, по округлому плечу.
Габриэлла сладко замурлыкала, потревоженная его прикосновением.
— Лукан, — в полусне пробормотала она, на каком то подсознательном уровне понимая, что он здесь, рядом с ней.
— Это только сон, — удивленно прошептал Лукан, не ожидавший услышать свое имя, потому что он не хотел пользовался трюками, которые применяли в таких случаях вампиры.
Габриэлла глубоко вздохнула, поворачиваясь к нему.
— Я знала, что ты вернешься.
— Правда?
— Ум-м-м, — мягким, волнующим рокотом подтвердила она, не открывая глаз, пребывая в сладкой паутине полусна-полуяви. — Я хотела, чтобы ты пришел.
Лукан улыбнулся и снова погладил ее по волосам.
— И ты не боишься меня, красавица?
Она чуть мотнула головой, прижимаясь щекой к его ладони. Ее губы приоткрылись, в тусклом лунном свете блеснула тонкая полоска зубов. Хрупкие плечи и изящная, по-королевски гордая шея. Какой, наверное, сладкой и нежной окажется ее кожа на вкус.
И ее грудь… Лукан не мог равнодушно смотреть на темно-розовый сосок, обозначившийся под тонкой простыней, небрежно обмотавшейся вокруг ее тела. Он дотронулся до него, нежно пощипывая, и едва не зарычал, почувствовав, как сосок набух и затвердел в его пальцах.
И его член сделался твердым. Лукан облизнул губы, его голод усилился, он горел желанием овладеть ею. Он медленно откинул простыню, теперь она лежала перед ним полностью обнаженная — само совершенство, он знал об этом. Миниатюрное и вместе с тем сильное тело дышало молодостью, весенней свежестью. Лукан скользил пальцами по груди, выпуклому животу, дальше вниз. Здесь ее кожа была шелковистой и теплой. И такой соблазнительной.
Лукан склонился, обхватил Габриэллу и приподнял. Он целовал изгибы ее бедер, щекотал языком лунку пупка. Она издала слабый стон, когда он коснулся языком ее интимных складочек, тонкий аромат ее желания подействовал на него как колдовское зелье.
— Жасмин, — выдохнул он, почти касаясь губами ее разгоряченной кожи, зубы увеличились, он рискнул опуститься ниже.
Стон наслаждения от прикосновения к ее клитору вызвал в нем безудержную волну вожделения. Губами он чувствовал ее влагу, язык обжигал жар ее расщелины. Лукан напитывал себя сладчайшим нектаром страсти, пока ее тело не содрогнулось в конвульсиях первого оргазма, за ним последовал второй, третий.
Лукан держал в руках ее обмякшее, вибрирующее угасающей страстью тело, дрожь сотрясала и его самого, он осторожно опустил ее на кровать. Никогда ни одна женщина не вызывала в нем такого острого желания. Он хотел большего, мысль возникла мгновенно и ошеломила его — он должен беречь и защищать ее. Габриэлла тяжело вздохнула, освобождаясь от напряжения последнего оргазма, и свернулась клубочком, как котенок.
Лукан смотрел на нее, ярость и желание тугими обручами стягивали тело. Тупо ныли нижние десны, придавленные выросшими клыками. Во рту пересохло. От голода скрутило внутренности. Зрачки сузились в кошачьи щелки, зрение обострилось, жажда крови и сексуальной разрядки достигли апогея.
