Я скорее почувствовала, чем услышала, какой-то низкий рокот и поняла, что это мой волк рычит на нее. Волчица приблизилась, до странности осмелев, и он крутанулся в моих руках ей навстречу. Щелкнули зубы, и я отскочила.
Она не зарычала, но от этого почему-то было еще страшнее. Волк должен рычать. А эта волчица просто смотрела, переводя взгляд с него на меня и обратно, и каждый мускул в ее теле источал ненависть.
Все с тем же еле слышным рыком мой волк еще сильнее прижался ко мне, шаг за шагом тесня меня обратно к веранде. Я ощупью поднялась по ступеням и отступила к двери. Он стоял у крыльца, пока я не оказалась за дверью и не заперлась.
Едва я очутилась в доме, как белая волчица рванулась вперед и схватила брошенный мной кусок мяса. Хотя мой волк был ближе к ней и явно представлял куда большую угрозу для еды, глазами она почему-то отыскала меня, отделенную от нее стеклянной дверью, и посмотрела долгим взглядом, прежде чем скрыться в чаще, точно призрак.
Мой волк в нерешительности застыл на опушке. В глазах у него отражался тусклый фонарь над крыльцом. Его взгляд по-прежнему был прикован ко мне.
Я прижалась ладонями к ледяному стеклу.
Никогда еще разделявшее нас расстояние не казалось таким непреодолимым.
Глава 6
Грейс
42 °F
Когда возвратился с работы отец, я все еще пребывала в безмолвном мире волков, вновь и вновь воскрешая в памяти ощущение колючей волчьей шкуры под моими пальцами. Хотя руки волей-неволей пришлось вымыть перед тем, как накрывать на стол, я чувствовала мускусный запах, исходивший от моей одежды, и раз за разом проигрывала в памяти нашу встречу. Понадобилось шесть лет, чтобы он позволил мне прикоснуться к нему. Обнять его. Мне до смерти хотелось кому-нибудь об этом рассказать, но я понимала, что папа не разделит моей радости, тем более что по телевизору продолжали твердить про нападение. Пришлось держать рот на замке.
Хлопнула входная дверь. Из передней папа не мог меня видеть, но я услышала его голос:
— Вкусно пахнет, Грейс.
Он вошел в кухню и потрепал меня по затылку. Глаза его за стеклами очков казались усталыми, но он улыбался.
— А где мама? Рисует?
Он бросил куртку на спинку кресла.
— А что, она может быть занята еще чем-то? — Я нахмурилась, глядя на куртку. — Надеюсь, ты не собираешься оставить ее здесь?
Он с веселой улыбкой забрал куртку и крикнул, чтобы слышно было на втором этаже:
— Тряпочкин, пора ужинать!
Он назвал маму ее прозвищем; это означало, что он в хорошем расположении духа.
Не прошло и двух секунд, как мама нарисовалась на нашей желтой кухоньке. Сбежав по лестнице, она успела запыхаться, поскольку никуда не ходила пешком; щека у нее была в зеленой краске.
Папа поцеловал ее, стараясь не измазаться.
— Ну, рыбка моя, ты хорошо себя вела?
Мама похлопала ресницами. Судя по выражению ее лица, она уже знала, что он хочет сказать.
— Лучше всех.
— А ты, Грейс?
— Еще лучше, чем мама.
Папа откашлялся.
— Дамы и господа, с пятницы меня повышают в должности, так что...
Мама захлопала в ладоши и закружилась, глядя на себя в зеркало.
— Я смогу снять ту студию в центре! — почти пропела она.
Папа с улыбкой кивнул.
— А у тебя, малышка Грейс, будет новая машина вместо твоей развалюхи, как только я выкрою время свозить тебя в салон. Мне надоело ремонтировать эту колымагу.
Мама весело рассмеялась и снова захлопала в ладоши. Пританцовывая, она двинулась на кухню. Если она снимет студию в городе, я не буду видеть не только папу, но и маму. Ну разве что во время ужина. Ради еды они обычно отрывались от своих занятий.
Впрочем, все это меркло в сравнении с перспективой получить действующее средство передвижения.
— Правда?! У меня будет машина? Нормальная машина?
— Чуть менее паршивая, — пообещал папа. — Не раскатывай губу.
Я обняла его. Машина, даже такая, означала свободу.
В ту ночь я лежала у себя в комнате с закрытыми глазами и пыталась уснуть. Мир за моим окном казался безмолвным, как после снегопада. Снегу было еще рано, но все звуки казались приглушенными. Было слишком тихо.
Я затаила дыхание и напрягла слух, прислушиваясь, не шелохнется ли что-нибудь в безмолвной темноте.
До меня не сразу дошло, что снаружи доносится какой-то негромкий повторяющийся звук. Больше всего он был похож на стук когтей по дощатому настилу террасы. Волк? Или енот? Снова раздалось то же негромкое постукивание, потом рык. Значит, не енот. По коже у меня побежали мурашки.
Накинув на плечи одеяло, я выбралась из постели и прошлепала по залитому лунным светом полу к окну. На миг я замешкалась, решив, что все это могло мне почудиться, но тут звук послышался вновь. Я приподняла штору и выглянула на террасу. Во дворе никого не было. Вдали за домом высились частоколом угольно-черные стволы деревьев.
Внезапно прямо передо мной возникла волчья морда, так что я чуть не подскочила от неожиданности. На террасе, положив передние лапы на подоконник, стояла белая волчица. Она была так близко, что я различила капельки влаги, поблескивавшие на ее мохнатой шкуре. Ее сапфирово-синие глаза в упор взглянули на меня, точно бросая вызов: ну, кто первый отведет взгляд? Стекло сотряс негромкий рык, и я явственно, как будто он был написан на стекле, прочитала заложенный в него смысл: оставь его в покое, он не твой.
Я ответила ей таким же пристальным взглядом, а потом, повинуясь бездумному порыву, оскалила зубы и зарычала. Рык, который у меня вырвался, стал неожиданностью для нас обеих, и волчица отскочила от окна. С недобрым видом оглянувшись на меня, она пометила угол террасы и потрусила в лес.
Я закусила губу, чтобы стереть с лица звериный оскал, подобрала с пола свитер и забралась обратно в постель. Отодвинув в сторону подушку, я свернула свитер и прижалась к нему виском.
Запах моего волка убаюкал меня. Сосновая хвоя, холодный дождь, терпкий аромат духов, колючая шерсть под моей щекой.
Как будто он рядом со мной.
Глава 7
Сэм
42 °F
От моей шерсти до сих пор пахло ею. Ее запах не давал мне покоя, воспоминание об ином мире.
Я упивался им, ее ароматом. Я подошел слишком близко, хотя все мои инстинкты восставали против этого, в особенности когда я вспомнил, какая судьба постигла того парнишку.
Ее пахнущая летом кожа, смутно знакомая тональность ее голоса, прикосновение ее пальцев к моей шкуре. Каждая клеточка моего тела ликовала при воспоминании о ее близости.
