Такого я не ожидала.
— Я отвечу, что, поскольку до сих пор ты не слишком часто проявляла обо мне материнскую заботу, никакого права распоряжаться моей жизнью сейчас у тебя нет. Мы с Сэмом вместе. Это не обсуждается.
Мама вскинула руки над головой, как будто пыталась помешать танку-Грейс переехать ее гусеницами.
— Ладно. Как хочешь. Только будь осторожна, хорошо? Бог с ним. Пойду поищу чего-нибудь попить.
На этом ее родительский порыв иссяк. Она изобразила материнскую заботу: привезла нас в больницу, понаблюдала, как медсестра обрабатывает мои раны, и попыталась отговорить меня встречаться с психом — и упорхнула. Моей жизни определенно ничто не угрожало, так что она могла быть свободна.
Несколько минут спустя дверь со щелчком отворилась, и к моей постели подошел Сэм, бледный и усталый в зеленоватом больничном освещении. Бледный, но в человеческом обличье.
— Что они с тобой делали? — поинтересовалась я.
Губы его искривились в безрадостной улыбке.
— Наложили повязку на рану, которая с того момента уже успела затянуться. Как ты все ей объяснила?
Он покрутил головой в поисках мамы.
— Рассказала о твоих родителях и сказала, что это у тебя из-за психотравмы. Она поверила. Это хорошо. Ты как? Тебе... — Я сама не очень понимала, какой вопрос хочу задать. — Папа сказал, что она умерла. Шелби. Наверное, на ней раны не заживают так, как на тебе. Все случилось слишком быстро.
Сэм положил руки мне на плечи и поцеловал меня, потом уткнулся лбом мне в лоб, так что мы уперлись взглядами друг в друга и мне стало казаться, что у него всего один глаз.
— Я отправлюсь в ад.
— Что?
Он заморгал своим единственным глазом.
— Мне следовало бы переживать из-за ее смерти.
Я отстранилась, чтобы взглянуть на выражение его лица; оно было странно опустошенным. Я не знала, что на это сказать, но Сэм избавил меня от такой необходимости, взяв меня за руки и крепко сжав их.
— Я понимаю, что должен быть расстроен. Но чувствую только облегчение, что сумел увернуться от этого снаряда. Я не превратился в волка, ты цела, а с ее смертью у меня просто одной заботой стало меньше. У меня такое чувство... как будто я пьян.
— Моя мамочка считает, что ты подпорченный товарец, — сообщила я ему.
Сэм поцеловал меня еще раз, на миг закрыл глаза, потом поцеловал меня в третий раз, совсем легонько.
— Так и есть. Ты хочешь дать деру?
Я не поняла, имеет он в виду дать деру от него или из больницы.
— Мистер Рот? — На пороге возникла сестра. — Вы можете остаться в палате, но вам придется присесть, чтобы мы могли кое-что сделать.
Как и мне, Сэму полагалось сделать несколько уколов от бешенства — стандартная процедура в случае беспричинного нападения дикого животного. Мы не стали сообщать медикам, что Сэм был близко знаком с этим животным и что оно было вовсе не бешеное, а просто злобное. Я потеснилась, чтобы дать Сэму место, и он присел на край кровати, с опаской покосившись на шприц, который сестра держала в руках.
— Не смотрите на иглу, — посоветовала женщина, рукой в перчатке закатывая его окровавленный рукав.
Сэм отвернулся, но взгляд у него был отсутствующий и рассеянный и мысли явно блуждали где-то далеко от иглы, которую сестра в данный момент вонзила ему в кожу. Глядя, как она делает укол, я вообразила, что это лекарство для Сэма — сжиженное лето, впрыснутое прямо ему в вены.
В дверь постучались, и в палату заглянула вторая медсестра.
— Бренда, ты скоро? — спросила она первую. — Ты нужна в триста второй. Там какая-то девица буянит.
— Какое счастье, — с глубоким сарказмом отозвалась Бренда. — Все, вы оба можете идти. Выписку я отдам вашей маме, когда закончу, — добавила она, обращаясь ко мне.
— Спасибо, — сказал Сэм и потянул меня за руку.
Мы двинулись по коридору, и на миг меня охватило странное чувство, что мы снова перенеслись в ту самую первую ночь, когда только познакомились.
— Погоди, — сказала я, когда мы проходили через приемный покой, и Сэм послушно остановился.
Я прищурилась, но женщина, которую, как мне показалось, я заметила в многолюдном зале, исчезла.
— Кого ты высматриваешь?
— Мне показалось, я видела маму Оливии.
Я снова прищурилась, но вокруг были одни незнакомые лица.
У Сэма затрепетали ноздри, а брови еле заметно сошлись на переносице, но он не сказал ни слова, и мы двинулись к выходу. Мама уже подогнала машину к дверям, сама не подозревая, какую услугу оказывает Сэму.
За окнами машины кружились снежинки, крошечные кристаллики холода. Взгляд Сэма был прикован к деревьям, которые обступали стоянку с противоположной стороны, едва различимые в свете фонарей. Я не знала, думает ли он о неумолимом холоде, который сочился сквозь щели в дверях, об искалеченном теле Шелби, которому никогда больше не суждено превратиться в человеческое, или, как я, все еще грезит о воображаемом шприце с жидким летом.
Глава 39
Сэм
42 °F
Моя жизнь была как лоскутное одеяло: тихое воскресенье, пахнувшее кофе дыхание Грейс, непривычный рельеф нового бугристого шрама на моей руке, опасное предчувствие снега в воздухе. Два разных мира, кружащих друг рядом с другом, сближающихся все больше и больше, переплетающихся один с другим самым неожиданным образом.
Мое вчерашнее незавершенное превращение все еще нависало надо мной; смутное воспоминание о волчьем запахе, сохранившемся на волосах и кончиках пальцев. Так просто было бы сдаться. Даже сейчас, сутки спустя, у меня было такое чувство, что мое тело все еще сопротивляется ему.
Как же я устал.
Я пытался углубиться в роман, свернувшись калачиком в разлапистом кожаном кресле и время от времени задремывая. С тех пор как в последние несколько дней ночная температура резко пошла вниз, мы проводили свободное время в кабинете отца Грейс, пустующем большую часть времени. За исключением ее спальни, это было самое теплое и наименее подверженное сквознякам место в доме. Мне там нравилось. Все стены были заставлены пухлыми справочниками, слишком старыми, чтобы от них могла быть какая-нибудь практическая польза, и завешаны потемневшими от времени деревянными наградными табличками за победы в марафоне, слишком старыми, чтобы иметь какую бы то ни было памятную ценность. Маленький кабинет, весь в коричневых тонах, походил на кроличью нору и полнился характерными для кожи ароматами: дыма, табака, сожженного дерева. Здесь хотелось закрыться и работать.
Грейс сидела за столом, трудясь над домашним заданием, и волосы ее в свете двух тусклых настольных ламп золотились, как на старинных картинах. Ее склоненная в упрямой сосредоточенности голова занимала меня куда больше книги, которую я читал.
