– Полагаете, татарина нет в лазарете?
– Конечно. Сбежали оба.
Догадка Алексея подтвердилась. Надзиратель, весь в мыле, вернулся и доложил, что Садрутдинова не нашли. Таскин с бранью накинулся на смотрителя и даже замахнулся кулаком. Тот стоял навытяжку и бормотал:
– Не могу знать, ваше высокоблагородие… Столько людей, а я один… Не могу знать…
Лыков понимал, что перед ним как приезжим разыгрывают спектакль и никто смотрителя не накажет. Когда коллежский советник наорался всласть, сыщик спросил штабс-капитана Машинского:
– Скажите, а куда здесь обычно бегут?
– В старые копи. В новых галереи пошире и народу много. А в старых есть такие места, куда никто не лазит. Опасно! Завалить может. Вот беглые и живут там неделями, а каторга им еду носит. Пока не уберутся на материк…
– Немедля туда! – скомандовал начальник округа. – Я им покажу материк! Оцепить все выходы и послать под землю команду!
Лыков с сомнением покачал головой.
– Мы не знаем, когда были совершены побеги. Может быть, месяц назад? И ребята уже давно на той стороне.
Штабс-капитан поддержал сыщика:
– Я солдат в старые копи не пошлю! Это значит погубить их за пустяк! Сначала укрепите своды, а потом приказывайте такое!
– Побег двух особо опасных для вас пустяк?! – взбеленился Таскин. – Они ведь на вашей совести, как старшего лица в карауле. Я немедленно доложу об этом генералу! Под суд пойдете!
– Как угодно, господин коллежский советник. На Сахалине ежегодно бежит пятьсот человек. Если за каждого под суд отдавать, с кем останетесь?
Штабс-капитан и коллежский советник повернулись друг к другу спиной, перепалка смолкла. Наконец Таскин рявкнул на смотрителя:
– Что стоишь? Посылай на работы!
Фищев скомандовал надзирателям, те забегали, стали разбивать кандальников на партии. Тюремщик повернулся к начальству:
– Не угодно ли ко мне? Замерзли же… Чаю попить, и не только…
Таскин оживился.
– Да, холодно по утрам… Водки было бы сейчас в самый раз. Как, Алексей Николаич?
– Можно. Но сначала сделаем одну вещь.
– Что за вещь?
– Иногда беглые прячутся в самой тюрьме. Надо ее обыскать.
– Беглые – в тюрьме? – расхохотался Таскин. – Сразу видать ученого человека! Кабинетного, я хотел сказать, работника. Это даже для анекдота не годится!
Смотритель неуверенно хихикнул, а Машинский поглядел на сыщика с интересом. Лыков ответил:
– Я, господин практик, всю Сибирь этапом прошел, исполняя августейшее поручение. И чем на самом деле живет тюрьма, знаю много лучше вас. Желаете поспорить?
– Нет, ну…
– Господин штабс-капитан, – сыщик повернулся к офицеру. – Дайте мне двух сообразительных ефрейторов. Которые никого не боятся.
– Есть, и как раз такие! Арешкин, Струмилин, ко мне!
Подбежали два линейца, ловкие, плечистые.
– В распоряжение господина надворного советника.
– Есть!
Лыков пошептался с солдатами и решительным шагом направился в казарму. Один ефрейтор нес перед ним фонарь, другой тащил крепкий длинный рычаг. Остальное начальство, заинтригованное, шло следом.
Сыщик заставил караульных шарить рычагом под нарами. В проход полетели какие-то мешки, узлы, корзины с грязным барахлом. Воздух внутри, казалось, можно пощупать – такой он был густо-вонючий. Обыскав весь барак, солдаты нашли водку, карты и много другого запрещенного, однако беглых не обнаружили.
– Ну а я что говорил! – обрадовался Таскин, но невозмутимый Лыков уже шел в другой барак. Как только сунули там лагу в печной угол, сразу на кого-то наткнулись.
– В тепле прячется, – констатировал Алексей. – Дай-ка мне деревяшку.
Он взял рычаг наизготовку. Штабс-капитан нагнулся и сказал в темноту:
– Вылазь, не то прикажу стрелять.
Послышалось тяжелое дыхание, возня, и из-под нары появился человек.
– Вот и настоящий Редькин, – узнал его сыщик. Дал выбраться наружу и сильно приложил рычагом по спине:
– А не кусайся!
Ефрейторы выволокли незадачливого беглеца на улицу. Таскин был сконфужен.
– Прошу меня простить, Алексей Николаевич… за кабинетного работника. Вижу, был не прав. Нет ли там и второго?
Но Садрутдинова нигде не нашли. Начальник округа и штабс-капитан помирились и разработали план дальнейшего поиска. Решили усилить караулы вокруг старых копей и временно остановить там добычу угля. Если беглый внутри, то хлеба ему никто не принесет. И он сам от голода и жажды выберется наружу. Неделя такого режима откроет преступника. А не откроет – значит, он уже на материке.
Позавтракав у смотрителя водкой и закуской, гости засобирались домой. Хозяину поручили проверку Дуйской тюрьмы, но больше для проформы. Она не кандальная, и народ там сидит второсортный. Хватит с них и Фищева…
Перед отъездом Лыков забрал бумаги на Ваньку Пана и пошел в караулку. Каторжный стоял без кандалов, с мешком в руках, такой же растерянный. Увидев фуражку с кокардой, он вытянулся в струну. Сыщик сказал:
– Здорово, Иван. Помнишь меня?
Парень всмотрелся и ахнул:
– Лыков! Так ты… виноват, ваше высокоблагородие!
– Да, я был «демоном» шесть лет назад. Сейчас вот командирован на Сахалин. Ненадолго.
Ванька Пан глядел на сыщика во все глаза и не знал, что ответить.
– Мне нужен денщик на время, пока я здесь. Пойдешь ко мне?
– Я… эта…
– Дурак! – прошипел Лыков. – Соглашайся! Поживешь при мне несколько месяцев, хоть от рудников отдохнешь. Цепи я с тебя уже снял. Ну!
– Так точно, согласен!
– Зови меня Алексей Николаевич. А там разберемся, что с тобой дальше делать. Пойдем!
Они выбрались на улицу. Збайков взвалил на спину мешок, оглянулся. Страшная Воеводская тюрьма смотрела на него мрачными окошками казарм. Часовые с примкнутыми штыками стояли через каждые пятьдесят шагов. Ветер гнал с моря свинцовые тучи.
– Все, Иван. Ты сюда больше не вернешься. Если сам не сглупишь!
Каторжный глядел, до конца не веря, хотел спросить, но не решался.
– Что?
– А почему вы… именно меня?
– Тогда в Дорогомилове ты показался мне приличным человеком. Не из таких, что грабят нагих. Так ведь?
– Ну… совесть не пропил. Но ежели вы думаете, что Ванька Пан станет вам за это плесом бить
[31]
, лучше сразу верните меня обратно.
