И Лыков согласился. Он хотел с восточного побережья сразу проследовать к себе в Корсаков. Отстучал об этом телеграмму Кононовичу и быстро получил разрешение. Река Тымь впадает в Ныйский залив. Генерал обещал прислать туда военную шхуну «Крейсерок», несущую дежурство в заливе Терпения. Связь с моряками возможна лишь через реку Поронай, впадающую в упомянутый залив. Гонца уже послали. Шхуна появится в устье Тыми через пять дней. Погоня должна прийти туда на день-два раньше, но Лыков подождет корабль в гиляцкой деревне. Если повезет, с помощью «Крейсерка» можно перехватить и судно, нанятое беглыми. И в компании с Ванькой Паном торжественно явиться в свой округ.
Таким образом, в экспедицию собралось девять человек: шестеро «меделян», два высокоблагородия и один каторжный.
Лыков с Таубе пошли в ротный арсенал, подобрали себе по бердане и пристреляли их в тире. Таубе долго просидел на телеграфе, общаясь с адъютантом Управления войсками острова Сахалин Жилиным-Кохновым. Велел ему срочно прислать в Тымовскую команду двух лучших унтер-офицеров. А еще аудитора, чтобы расследовал злоупотребления капитана Мевиуса.
При сборах вышла заминка. Линейцы оделись для тайги, а у приезжих нужного обмундирования не было. Обыскали цейхауз, но Лыкову в плечах все было тесно. Тогда уже утром в тюрьме ему нашли арестантскую куртку подходящего размера. Она была рассчитана на великана, и полы с рукавами пришлось обрезать. Вид у надворного советника получился комичный. Ни дать ни взять каторжник из неисправных…
Еще Сергей Иванович чуть не силой заставил Лыкова с Таубе обуть теплые бурочные сапоги. Возражения, что на дворе лето, отмел. Сказал: мне виднее! Хотел вручить также свою доху из нерпичьих шкур, но от этого друзья отбились.
На рассвете перед самым отплытием явился Мевиус. Он пытался объясниться с батальонным командиром. Таубе зачитал ему показания арестованного фельдфебеля и двух унтеров. После чего приказал сдать роту, ехать в Александровск и там ждать решения своей судьбы.
Экспедиция уселась в большую лодку, когда над водой еще стоял утренний туман. Бисиркин козырнул им с плотины и ушел. Всё, в путь!
Река Тымь в Рыковском не превышает по ширине пятнадцати саженей. Течет она по равнине, поэтому сильно не разгоняется. Сама долина реки – одно из лучших мест на всем Сахалине. С запада ее прикрывает Камышовый хребет, а с востока – Набильский. Как следствие, морские ветры досюда не доходят, и климат получается мягкий. Все пространство долины вокруг Рыковского и чуть ниже обустроено трудом каторжных. Болота осушены, лес сведен, земля выровнена и засеяна. Такая идиллическая картинка сопровождала лодку несколько часов. Проплыли крупные селения Дербинское, Воскресенское, Усково. Когда миновали деревеньку Славо, пейзаж изменился. Пашни и огороды стали скуднее, а затем исчезли совсем. По обеим сторонам реки теперь сплошной стеной стояла тайга. То тут, то там в ней как будто горели яркие огни – это цвели во множестве большие кусты пионов. Часто в воде виднелись странные деревянные ящики, направленные к устью. Стрелки пояснили, что это заездки – ловушки для периодической рыбы. Ход летней кэты почти закончился, и в ловушках догнивали погибшие лососи. Время от времени попадались медведи, разламывающие заездки и поедающие падаль. Кроме мишек встретилось стадо северных оленей, забредших из тундры. Алексей увидел даже соболя, грациозно шедшего по упавшему в воду дереву.
Деревья эти служили лодке главным препятствием. Если в Рыковском русло Тыми было расчищено, то ниже по течению река оказалась вся в карчах. Самыми опасными были те, что скрывались под водой. Налетев на них с разбегу, лодка рисковала разбиться. Но и видимые препятствия доставляли массу хлопот. Огромные ильмы при падении перегораживали всю реку. А еще мели, перекаты, притопленные камни… То и дело команда вынуждена была вылезать и тащить лодку на руках – или над препятствием, или в обход его. Все это замедляло сплав и изматывало людей. Но «меделяны» не унывали. Сразу же они обнаружили свои выдающиеся навыки. Передерий сидел на носу, смотрел в воду и отдавал приказы. Рулевой и четыре гребца мгновенно их выполняли. Ефрейтор ни разу не ошибся и не посадил лодку на мель. При этом он внимательно наблюдал оба берега, держа винтовку наготове. Вечером между Славо и Ада-Тымью Передерий высмотрел подозрительный прогал, велел причалить и обнаружил место недавней стоянки. Зола в потухшем костре была совсем свежая. Главный «меделян» обыскал поляну и сказал:
– Они!
Ефрейтор все замечал и все успевал. Говорил он мало и старался управлять своими подчиненными с помощью жестов. Но и те были на подбор: неторопливые уверенные люди. Они слаженно гребли, иногда делали отдыхи, и в это время лодку несло лишь течение. Алексей хотел им помочь, но солдаты отказались: здесь сила не нужна, можно разбиться. А новый человек только выбьет всех из привычного лада…
Практически в темноте Передерий нашел удобное место для ночевки. Линейцы быстро развели маленький костерок, наловили сеткой рыбы и сварили в одном котелке уху, в другом – кирпичный чай с какими-то необыкновенно ароматными листьями (оказалось, что это моховка). Не теряя ни минуты, «меделяны» нарубили лапника, устроили вокруг огня девять лежанок и несколько дымокуров от гнуса. Сами назначили смены часовым. Таубе, впервые близко наблюдавший восточносибирских линейцев, только диву давался. Выходило, что погоней руководил ефрейтор, а подполковник шел за нахлебника.
На сон Передерий отвел шесть часов. Когда их высокоблагородия проснулись, на костре уже что-то булькало. Вскрыли консервы с рагу, позавтракали и снова сели в лодку. «Меделяны» не умывались, поскольку еще с вечера намазали лица и руки дегтем. Лыков, Таубе и Ванька Пан спасались накомарниками из конского волоса, выданными им опытным штабс-капитаном. Погоня возобновилась.
Они очевидно нагоняли банду Шурки Аспида. Ефрейтор доложил свои соображения. После впадения в Тымь речки Фугу течение первой замедляется. Русло становится шире, перекаты исчезают. Карчи остаются, но уже не перегораживают всю реку. Из зажатой между двумя хребтами долины Тымь выходит на равнину и плавно течет к Охотскому морю. Правда, она при этом сильно петляет, и во многих местах выгоднее срезать изгиб по суше. Меняется и местность. Тайга уходит, а появляется стланик. Людей в нем видно издалека, и беглецам уже не уйти. Главное – вовремя их заметить. Поэтому Таубе пересел на нос, к Передерию, и наблюдал реку в бинокль. Так они прошли часа полтора. Плыть действительно стало легче. Русло было чище и глубже. Зато ослабло течение. Тут уж Лыков отвел душу. Он взял сразу два весла, сел посредине и устроил аттракцион атлетизма. Тяжелая лодка летела как перышко. Уставшие линейцы отдыхали и дивились.
Тайга вокруг делалась все ниже и ниже. Иногда она совсем мельчала – там пролегали болота. Слева в Тымь вошла река Ныш, и русло стало еще полноводнее. Вдруг за очередным поворотом открылась поляна, а на ней – толпа людей с ружьями. Барон схватился было за винтовку, но Передерий его остановил:
– Ваше высокоблагородие, это гиляки. Видать, что-то случилось. Причаливаем!
Собаки с характерными торчащими ушами сбежались к урезу воды и принялись яростно лаять. Так уж повелось на всем Сахалине: русские собаки облаивают гиляков, а гиляцкие – русских. Ефрейтор не обратил на шум никакого внимания. Он выпрыгнул из лодки и пошел к инородцам. Когда же на топкий берег ступил Лыков, все собаки сразу разбежались. Тогда и подполковник решился вылезти.
