– Частным образом могу предположить, что это возможно. Как там у русских? Рыбак рыбака видит издалека. Не исключаю, что наши и ваши преступники сумели договориться между собой. А якудзу интересует все, что может принести прибыль.
– Господин консул имеет еще что мне сообщить?
– Да. По поводу шхуны. Я знаю ее почтенного хозяина господина Унэмэ. Два года подряд я помогал ему с оформлением патента на лов рыбы в заливе Терпения. Но в апреле этого года произошло несчастье. «Окаги-мару» получила сильные повреждения в устье реки Аянка. Вот уже два месяца она стоит на ремонте в Хакодате. И никак не могла быть неделю назад в Набильском заливе!
Лыков задумался. Это были важные сведения, и вряд ли консул его обманывал. Зачем?
– Вы считаете, что кто-то замаскировал свое судно под «Окаги-мару» в преступных целях?
– Да. Вы, господин Лыков, спросили мое мнение об этом… прискорбном и загадочном происшествии. Я все еще не готов дать вам ответ. Но проделка с кораблем и сам характер случившегося, на мой взгляд, подтверждают вашу догадку. Якудза перешла границы дозволенного. И наше правительство не оставит это без последствий!
Лыков поднялся.
– Когда вам удобно забрать тело соотечественника?
– Я пошлю людей сегодня же. Мы сфотографируем его, запишем приметы и погребем. Это понадобится полиции для опознания. Вы позволите оставить у себя это? – Консул кивнул на лыковские трофеи. – Для той же полиции…
– Конечно.
Русский и японский чиновники расстались вполне доброжелательно. Алексей вернулся к себе, почаевничал. В семь должен явиться Голунов, а в восемь сыщик обещал заглянуть на ужин к смотрителю. И заставить его съесть несъедобный хлеб… Вот ведь скотина! Из таких, что грабят нагих. Вспомнив эту поговорку, Лыков крикнул Ваньку Пана и сказал ему:
– Скоро придет человек, такой, знаешь… основательный. Проводи его ко мне. И вели Фридриху подать чай с закусками на двоих. Чай пусть берет самый лучший!
Только он успел распорядиться, как появился Голунов. Каторжный был уже без цепей, но в арестантском халате и с наполовину обритой головой. В руках он держал мешок. Подобно Ивану Збайкову неделю назад…
Начальник округа усадил гостя за стол, как равного, и стал угощать. Тот пил ханькоусский чай и нахваливал. Збайков в похожей ситуации тоже держался с достоинством, но готов был руки Лыкову целовать. А ведь бывший маз! Не то Голунов. Пришел из кандального отделения арестант, спокойный и немногословный. Цедит чай и помалкивает. Ни о чем не просит. А главное, вид у него такой же, как и всегда. На воле старший унтер-офицер Голунов никому не кланялся и здесь явно не собирается. Хотя зажат между Царем и Шелькингом. От Лыкова зависит, попасть ему на ваканцию или подыхать в вонючей казарме. А Калина Аггеевич спокойно расспрашивает об общих знакомых. Сейчас допьет и вернется на нару, как ни в чем не бывало. Гордый, достойный человек.
Алексей выждал паузу, не дождался никаких просьб и сказал:
– Мне скоро к смотрителю. Вещи, я вижу, ты из тюрьмы забрал?
– Да.
– Жить будешь у меня, в гостевой комнате.
– В качестве кого?
– Качество мы тебе вечером придумаем. Я велю истопить баню, посидим, помаракуем…
– Алексей Николаич, ты меня ни с кем не спутал?
– Да вроде нет. Ты что, боишься, я стану делать из тебя капорника?
– Ну…
– Какой из тебя доносчик? Смех один. Вот скажи, ты бы меня бросил, кабы я оказался в трудном положении, а ты мог бы помочь?
Голунов молчал, соображая.
– Что, мимо бы прошел? Руки не подал?
– Ну, подал бы…
– А почему про Лыкова тогда плохо думаешь? Я какой был, такой и остался. Хоть надворный советник из Департамента полиции. Временно исправляющий обязанности начальника округа… Опять же, ты мне жизнь спас на войне!
– Ты мне тоже.
– И хорошо! Поэтому слушай. Жить будешь у меня. Пока я при должности, в тюрьме тебе делать нечего. А поскольку Лыков еще не государь и амнистий не выдает, ты остаешься каторжным. Только переходишь в разряд исправляющихся.
– А что я у тебя делать буду? Лакейству не обучен.
– Тут семь человек прислуги. Самовар без тебя есть кому подать.
– Тогда кем я буду? Не понимаю!
– В баньке сообразим, как назвать твою службу. Все, мне пора к смотрителю. А ты поешь сейчас, я им скажу.
Ужин у смотрителя начался натянуто. Шелькинг очень хотел помириться с Лыковым. Ради этого «майор» пошел на расходы, и стол его ломился от яств. Главным блюдом была пара медных фазанов, прозванных так за цвет оперения. Эти вкусные птицы водятся только на Японских островах. Каким-то образом Виктор Васильевич смог их раздобыть. А дорогого гостя он поил настоящей водкой (на Сахалине даже чиновники обычно пьют разбавленный спирт). Лыков смягчился, и ужин прошел по-людски, без скандалов. Миска с ломтями злосчастного хлеба присутствовала на столе, но к ней никто не притронулся. Шелькинг усвоил урок: за все время пребывания Алексея в должности жалоб на качество хлеба больше не было.
Вечером Лыков с Голуновым сидели в раздевальне и пили коньяк. Рядом бесшумно прислуживал Фридрих Гезе: нарезал закуски, подливал в стаканы. Наконец сыщик жестом отослал парня и произнес:
– Рассказывай, Калина Аггеевич.
– О чем? Как заделался каторжным?
– Да.
– Бог так распорядился. Не пофартило…
– А поподробнее?
– Могу. После войны я вышел в отставку. Но с Кавказа не уехал. Сначала был праздношатаем, но деньги быстро кончились. Ну и спутался с контрабандистами.
Лыков расстроился:
– Ах, ну зачем! Ты же дважды георгиевский кавалер!
– Затем, что деньги понадобились. Кунак сел в тюрьму, под следствие. Добрый кунак, за такого в огонь и в воду! И надо было его выкупать. Прокурор и следователь пять тыщ запросили на двоих. Где взять? Я и решил.
– И попался?
– Хуже. Есть такая штука, называется кочующий секрет. Это…
– Знаю. Стражники каждую ночь ставят засаду на новом месте.
– Точно так. Мы на этот секрет налетели. А дурень один, из бакинских татар, взял и выстрелил. И стражника наповал.
Приятели отхлебнули коньяку, помолчали. Потом Лыков осторожно спросил:
– А ты?
– Я лошадей держал.
– Мы тут одни, скажи мне правду. На тебе есть кровь того пограничника?
– Как на духу говорю: нет.
– Слава Богу! Что было дальше?
– Нас повязали. Их двенадцать ружей было – не уйти. Ну и… Вина одного малайки, я его в первый раз в жизни увидел! А разделили на всех. Дали мне пятнадцать лет. Привезли сразу в Воеводскую тюрьму. Знаешь, что это такое?
