– Почему они до сих пор не в Японии? Дожидаются Царя со свитой?
– Да. А ты его задерживаешь, в лазарет не пускаешь.
– Где прячутся «иваны»?
– Жили на квартире у покойного Фунтикова, в Воровской слободке.
– Как? Прямо в Корсаковске?
– Ага. Из окна твой дом видать!
– И никто их не замечал?
– Кто знал, тот помалкивал. Помнишь, ефрейтор пропал? Он ночью нечаянно повстречал Садрутдинова, когда тот за водкой выходил. Зарыли парня прямо у Фунтикова за баней…
– А сейчас где ребята?
– Там же, где и Такигава. Ищи теперь ветра в поле.
Тут Алексей вспомнил рассказ Буффаленка и спросил:
– А где Хомутов, за которым я тебя посылал? Есть подозрение, что беглые скрываются за Чибисанью. Там места на отбросе – удобно, никто не увидит.
– Хомутов будет завтра к утру, с осетрами. Я ж ему твой наказ передал. Он пошел сети ставить.
– А что, Царя японцы прямо так сильно хотят заполучить?
– Хотят. Они, надо сказать, народ умный, ничего на авось не делают. Сначала справки наводят, думают… Ежели кто, к примеру, загубил десяток душ, это еще не говорит, что из него шпион выйдет. Там и голова нужна, а не только решительность убивать. И Царь им подходит. Такигава сказал мне, что у него задатки вождя. Козначеев правда умеет подчинять себе людей. И вполне годится на роль обер-шпиона, старшего в команде. Без него «Окаги-мару» в море не выйдет.
– А, значит, есть такая шхуна! Консул уверял меня, что она в ремонте, стоит в доке.
– Это корабль-двойник. Принадлежит все тому же тайному обществу Гэнъёся и выделен для их операций на Сахалине.
– Тайное общество! – возмущенно фыркнул надворный советник. – И в чем же его тайна?
– В том, что оно направляется японским правительством. А именно военным министерством. И применяется там, где нужно спрятать концы. Не только, кстати, на Сахалине. В той же Корее или Китае.
– Я тебя правильно понял? Заказывает разведка. Исполняет… как его?
– Гэнъёся.
– Да, она. А людей режут совсем посторонние «садовники», наемные убийцы с острова Хонсю. Так?
– Так. Онива-бан вообще ни с кем не связаны, это просто поденщики из химицу сосики. Резать людей – их работа.
– Откуда?
– Из химицу сосики. Так японцы называют тайные боевые общества. Или еще говорят: учение, школа… Те, которые за тобой охотятся, из Накагава Хаято-рю. Очень сильная школа!
– Откуда ты знаешь столько нерусских слов?
– Я там учился.
– Где? В этой рю?
– Именно.
– Ты что, бывал в Японии?
– Верно.
– Расскажи! Начни с того, как ты вообще в это все угодил…
– На каторге и угодил. Приплыл на Сахалин я четыре года назад, в мае. И сунули меня сразу в Воеводскую, как опасного. Осмотрелся: плохо дело. Промнешься с мошкою целый день – голодно! Жизнь совсем анафемская. Заправляют «иваны». А я простой солдат, без знакомств среди фартовых. Надо или откупаться и как-то жить, дожидаясь манифестов. Или ползать на коленках… Денег, чтобы откупиться, нет. Ползать я не привык. Вижу, что погибаю. Уроки тяжелые. Уж на что у меня каменное здоровье, но и его не хватает. Фартовые в спайке, а я один. И начали они меня донимать.
Голунов плеснул в стакан водки и опростал одним махом.
– Не берет. А самосядки у тебя нету? Вот она хорошо в голову шибает…
– Нету. Пей что дают и рассказывай дальше.
– Дальше… Ну слушай. Дальше было так. Подошли ко мне двое и сказали, чтобы я зарезал надзирателя плотников. Каторга, мол, меня назначила. Я, конечно, ответил, чтобы валили на хрен. Никто никогда за меня решать не будет. Ребята даже засмеялись! Ты, говорят, чего, ваган
[65]
кособрюхий, про себя возомнил? Степка Заворуй тебе велит. Что Степка велит, надо исполнять.
– Заворуй? Харьковский абротник?
[66]
– Он самый. Тогда в Воеводской он был навроде как здесь Царь. Все ему подчинялись.
– А ты?
– Я сразу решил, что помыкать собой не дам, лучше пусть убьют. И ответил тем ребятам: пошли к Степке, пусть он мне сам о том скажет. И мы пошли. Я взял руки в карманы… Приблизились, они жалуются: не слушается! Степка ощерился, ракло… Зарежь, говорит, надзирателя, или самому голову на рукомойник. А у меня в кармане обрезок кровельного железа. Делали смотрителю крышу, я и подобрал. Ну… объяснил, что почем.
– Скольких убил? – обыденно поинтересовался Лыков.
– Всех троих.
– Лихо набухвостил! И что потом было?
– Потом суп с котом!.. Больше ко мне никто в шапке не подходил. Однако и Степкино место я занимать не стал, не хотел. Жил сам по себе. А через неделю меня…
– Подожди! Ты убил троих, у всех на глазах. А что администрация? Тебя должны были судить и добавить срок!
– Какая к чертям администрация! Каторга сказала: ребята друг с дружкой сцепились и поубивались сгоряча. Сами себя кончили. Смотрителю только и надо! Я первое время боялся спать, думал – зарежут меня дружки Степкины. Шпанка – дрянной народ. Они в глаза поклонятся, а ночью спящему в спину ножик засунут. Но таких не нашлось. Все меня обходили стороной. Каторга силу уважает… Вот. А через неделю вызвал меня поговорить Антипа Фирстанов. Серьезный был дядька. Независимый. На волю выходил, когда хотел. И что угодно мог достать. Делов его никто не знал, но ясно было, что дела серьезные. Смотритель даже побаивался. От Антипы я впервые и услышал, что можно уйти в Японию. Он, как я потом смекнул, был от них старостой в Воеводской тюрьме, вот как я сейчас в Корсаковской. И подбирал подходящих людей.
– Фирстанов тебе сразу все рассказал? И про шпионство, и про «садовников»?
– Нет, конечно. Только про побег. Есть, мол, такая возможность. Все бегут через Татарский пролив на материк, а их, дураков, там ловят. А умные уходят в Японию, где до тебя никому нет дела. Пообвыкнешь, деньжат заработаешь – и дуй куда хошь. В Америку или Россию, сам решаешь.
– А ты?
– Я, как услышал про побег, сразу согласился! Воля… Ты, Алексей Николаич, даже не представляешь себе, что она для каторжного из разряда испытуемых. Мне всю неделю перед побегом горы снились. Не такие, как здесь, а теплые, южные. И море… Часы считал!
– Как вы смылись?
– А ночью сняли кандалы да перелезли через пали. Шестеро нас было. Сначала золотишко пошли мыть. Есть такая речка – Вальзэ. Совсем, скажу тебе, ничтожная речка, но золото там имеется! От тюрьмы нашей в восьмидесяти верстах. Тымовский округ. Пока мыли, Фирстанов ко мне приглядывался. И в конце концов рассказал. У японцев как принято? Человек приходит в одну из тюрем старостой. Всего тюрем шесть, и старост, стало быть, тоже шестеро. Которые при кандальных, считаются главнее, чем при вольных. У них служба тяжелее и жалованье выше. С жалованьем японцы, надо признать, очень честно себя ведут. Платят в срок, хоть бумажками, хоть золотом. Можешь в банк ихний положить. Никогда не обманут! Помрешь – перешлют твои деньги, кому заранее отписал. Через три года старосты меняются. Отслуживших переправляют в Россию, уже для шпионства, а они обязаны найти себе замену. Вот Антипа и взял меня в побег, как пригодного.
